Любовь есть Замысел, а Замысел есть Смерть

Ты знаешь, моя красная малютка. Когда тепло, я — это я, Я-самое-Моггадит. Вечно расту, вечно учусь. Когда тепло, мы думаем, мы разговариваем. Любим! У нас собственный Замы­сел. Так ведь, моя любимая крохотулечка?

Но когда холодно, когда ночь (а ночи становились все длин­нее), в холодной ночи я стал... Чем? Не Моггадитом. Не Мог­гадит, который думает. Не Я-самое. Только Нечто, которое живет, действует бездумно. Беспомощный Моггадит. Когда холодно, остается только Замысел. Я почти это додумал.

И однажды ночной холод не ушел, а солнце скрылось в ту­манах. И я отправился по Тропам.

Тропы — это тоже Замысел, моя красная крохотулечка.

Тропы — это зима. Мы, черные, все должны идти. Когда становится холоднее, Замысел зовет нас все выше, выше. Мы медленно бредем по Тропам, вверх, вдоль хребтов, на холодную ночную сторону гор. Выше лесов. Там все меньше деревьев, там они обращаются в камень.

Меня тоже вел Замысел, и я следовал ему, едва это осознавая. Иногда забредал в тепло, на солнечный свет, там можно было остановиться и покормиться, попытаться думать, но потом снова поднимались холодные туманы, и снова я шел вперед, все дальше и выше. Я стал замечать других таких же, как я, далеко на склоне. Они неумолимо ползли вверх. Не вставали на дыбы, не рычали при виде меня. Я не окликал их. Мы карабкались к Пещерам, каждый сам по себе, одинокий, слепой, бездумный. И я тоже.

Но тут случилось очень важное.

О  нет, моя Лиллилу! Не самое-самое важное. Самое важ­ное — это ты, это всегда будешь ты. Моя драгоценная солнеч­ная искорка, моя любимая красная крохотулечка! Не сердись, нет-нет, ты — та, с кем я все разделяю. Сожми меня нежно. Я должен рассказать тебе о важном уроке. Послушай своего Моггадита, послушай и запомни!

В последних теплых лучах солнца я нашел его — Старика. Какое жуткое зрелище! Весь изувеченный, израненный, что-то и вовсе оторвано, что-то сгнило. Я смотрел на него и думал, что он мертв. Но вдруг голова чуть качнулась, раздался хрип­лый стон.

—   Моло... молодой? — На гноящейся голове открылся глаз, и на него тут же накинулся летун. — Молодой... постой!

Я понял его! С какой любовью...

Нет-нет, моя красная крохотулечка! Нежнее! Будь нежнее и послушай своего Моггадита. Мы действительно говорили — Старик и я! Старый с молодым —- мы делились. Думаю, так не бывает.

—   Никогда старые... — прохрипел он. — Никогда не гово­рили... мы, черные. Никогда. Не таков... Замысел. Только я... Жду...

—   Замысел, — уже почти поняв, говорю я. — Что такое За­мысел?

—   Красота, — шепчет он. — Когда тепло, повсюду красо­та... Я следовал... Другой черный меня увидел, мы бились... ме­ня ранили, но Замысел гнал дальше, пока меня не сокрушили, не разорвали, пока я не стал мертвым... Но я выжил! И Замысел меня отпустил, я приполз сюда... ждать... рассказать... но...

Голова безвольно свешивается. Хватаю летящего прыгуна и просовываю его в развороченные челюсти.

—   Старик! В чем Замысел?

Он глотает, превозмогая боль. Не отводит от меня свой глаз.

—   В нас, — говорит он уже громче, увереннее. — В нас. Он ведет нас, где это нужно для жизни. Ты видел. Когда дитя зо­лотое, Мать лелеет его всю зиму. А когда оно становится крас­ным или черным — прогоняет. Разве не так?

—   Да, но...

—   Это и есть Замысел! Всегда есть Замысел. Золотой — цвет материнской заботы, а черный — цвет гнева. Бей черное! Черный — убить. Даже Мать, даже собственное дитя. Она не может противиться Замыслу. Послушай, молодой!

—   Слушаю. Я видел. Но что такое красный?

—   Красный! — стонет он. — Красный — цвет любви.

—   Нет! — возражаю я ему (глупый Моггадит!). — Я знаю, что такое любовь. Любовь золотая.

Глаз старика поворачивается прочь от меня.

—   Любовь, — вздыхает он. — Когда повсюду будет красота, ты поймешь...

Он замолкает. Мне страшно, что он умрет. Что делать? Мы оба молчим, окутанные последними теплыми солнечными ту­манами. Сквозь них видно, как движутся неумолимо по скло­нам смутно различимые черные, такие как я. Все выше и выше, по Тропам, мимо каменных куч, в ледяных туманах.

—   Старик! Куда мы идем?

—   Ты идешь в Зимние Пещеры. Таков Замысел.

—   Да, зима. Холод. Мать говорила нам. А после холодной зимы приходит тепло. Я помню. Зима ведь пройдет? Почему она сказала, что зимы все длиннее? Научи меня, Старик. Что та­кое Отец?

—   О-отец? Этого слова я не знаю. Но погоди... — Изуве­ченная голова поворачивается ко мне. — Зимы все длиннее? Так сказала твоя Мать? Холод! Одиночество! — стонет он. — Важный урок. Страшно думать о таком уроке.

Его горящий глаз закатывается. Меня захлестывает страх.

—   Оглянись по сторонам, молодой. Посмотри на каменные деревья. Это мертвые оболочки тех деревьев, что растут в до­линах. Почему они здесь? Их убил холод. Здесь больше не рас­тут живые деревья. Думай, молодой!

Смотрю вокруг. Все правда! Теплый лес, но мертвый, обра­щенный в камень.

—   Когда-то здесь было тепло. Как в долинах. Но станови­лось все холоднее. Зима все длиннее. Понимаешь? Тепла все меньше и меньше!

—   Но тепло — это жизнь! Тепло — это Я-самое!