Я не хочу думать о других, реальных девушках в жизни Джордана. Но прекрасно понимаю, что мне не стоит мечтать… И что их наличие — это нормально, и он не будет хранить мне верность, и вообще никогда не будет моим.
Слезы неконтролируемым потоком текут из глаз. И если честно, я даже не пытаюсь их остановить.
Я ведь знала, понимала, что у нас нет будущего. Так зачем, почему так реагирую? Почему так больно? И как с этим справиться?
Хорошо, что дома я была одна, потому что в какой-то момент я начала кричать от той непонятной боли, что раздирала грудную клетку. Но легче мне не стало.
Я сходила на кухню, нашла папин коньяк и налила пол кружки. А потом, превозмогая неприятные ощущения в горле, заставила себя выпить все до дна. Закашлялась, горло жгло, но скоро наступит опьянение, и я засну. Мне это необходимо, ведь там я не смогу думать о нём.
Я даже в душ не пошла, так и завалилась на кровать, обнимая себя руками. Спасительный сон пришёл незаметно и, к моему счастью, очень быстро. Он поглотил меня почти до двенадцати часов дня. Жаль только, я проснулась со всё той же душевной болью. Оглянулась, Никина кровать была заправлена, значит, домой она ещё не приходила. Я тихо вышла из комнаты и отправилась в ванную. Видок был ещё тот. Привела себя в порядок, не хотелось, чтобы мама меня такой увидела. Начнет снова читать лекцию, что общение в сети — это ерунда, и надо заводить настоящих друзей.
— Проснулась? — мама, зевая, вышла из спальни, я не слышала, во сколько они вернулись.
— Доброе утро, — постаралась улыбнуться.
По маминому взгляду поняла, что ей не нравится мой вид, но я поспешила скрыться у себя. Не хочу ни с кем разговаривать. Все равно меня не поймут.
Судя по тому, что в квартире было тихо, мама вставала только в туалет и снова пошла спать. Я легла на кровать, делать совершенно ничего не хотелось, и я, свернувшись в позу эмбриона, просто смотрела в стену. Слезы непрошенными гостями снова застилали глаза. Время перестало для меня существовать.
Пришлось взять книгу, когда я услышала, что родители проснулись. Как раз вовремя, в комнату заглянула мама.
— Милая, пойдем кушать, — зовет она. — Ника ещё не пришла? Звонила?
— Нет, она не маленькая и со Стасом.
— Ну да, — соглашается мама. — Пошли кушать.
— Я уже ела, пока не хочу, — вру, так и не взглянув ни разу на маму.
— Лю, — она подходит и садится рядом. — Посмотри на меня, — ну вот, поворачиваю голову, знаю, она не отстанет. — Ты плакала?
— Книгу читаю, — вру снова. — Момент такой… — надеюсь, это объяснение сойдёт за правду.
Мама вздыхает, гладит по голове и, больше ничего не сказав, уходит на кухню. А я, закрыв книгу, снова погружаюсь в анабиоз.
Ника приходит домой почти в четыре.
— Лю, — она подошла и присела на край кровати, сначала я думала притвориться спящей, но сестра позвала снова. — Лю? — прикоснулась к моему плечу. Я повернулась. — Что случилось? — обеспокоено спросила Ника. И меня прорвало.
— Я такая дура, — всхлипнула, а потом подорвалась и обняла сестру.
Уткнулась ей в плечо и разревелась. Она обняла и прижала к себе. Ничего не говорила и не спрашивала, просто поддерживала. Когда первая волна истерики схлынула, Ника спросила.
— Расскажешь? — я покачала головой.
— Лю, так нельзя, нужно выговаривать все то, что заставляет тебя плакать. Давай, я выслушаю.
— Просто, — я шмыгнула носом и села ближе к стене. Обхватила свои колени. — Просто я не думала, что любить — это так сложно. И больно…
— Что случилось?
— Ты говорила, что любишь Шведова… Как ты… Ты ревнуешь его? — Ника отводит взгляд и молчит, а я жду.
— Да, Лю, я ревную. Страшно ревную. Иногда самой страшно от того, что чувствую.
— Тебе больно?
— Очень, — она поднимает взгляд, и я вижу эту боль, кажется, она даже искажает ее лицо.
— Как ты справляешься?
— Я не знаю, — Ника резким движением стирает слезы. — Я не уверена, что справляюсь… Я… Мне плохо и больно, и иногда кажется, что внутри все рвется и ломается. Но разве я могу ему что-то предъявить? У меня нет таких прав… И все, что мне остаётся — это терпеть и делать вид, что все в норме.
— Вот и я не могу предъявить… Зря я все это… Нельзя было так запускать… Как теперь быть?
— А с чего у тебя такой приступ? Ты ведь и раньше осознавала, что он живет реальностью. Или думала, его жизнь ограничивается общением с тобой? — мне показалось, Ника сказала это с какой-то издёвкой, но я не стала заострять на этом внимание.
— Просто мне никогда не приходилось сталкиваться с его реальностью, — объясняю сестре. — А вчера, когда мы разговаривали… Я услышала другую девушку, она была там, рядом с ним. Представила, что когда он убирает телефон… То… Ой, Ника, даже стыдно говорить всё это… И я не ожидала, что мне будет так больно.
— Подожди, — Ника удивлённо смотрит на меня. — Что значит — услышала девушку? Разве вы не переписываетесь?
— Иногда, очень редко, мы созваниваемся, — признаюсь я.
Ника встаёт с кровати и начинает переодеваться, стоя ко мне спиной.
— И что ты планируешь делать? — спрашивает она.
— Я не знаю. Я отключила вчера телефон. И, наверное, в ближайшее время включать его не буду.