– Ты не смог бы меня увести, – тихо возражает Адди. – Я никогда не бросила бы Дилана ради тебя, Маркус.
– И я не был глупым, – зло подхватываю я. – Только доверчивым. Доверял лучшему другу.
– Адди, клянусь, я не знал, – хрипит Маркус в ладони. – Тот учитель… Казалось… Иногда я бродил вокруг школы. Ты оставалась с ним допоздна. Занавесок на окнах ведь не было…
Адди смотрит в пол. Хочу сказать ей, что люблю, люблю, люблю… И попросить прощения…
– Вы зашли в его кабинет, и мне пришлось залезть на мусорный бак, – упавшим голосом рассказывает Маркус. – Я видел, как он положил руку тебе на бедро, а ты встала, поставила на стол стаканчик с вином, он пошел за тобой. А затем… Потом вы исчезли из виду. Я не видел, как ты ушла. Потом вышел Этьен, появился Дилан, а Этьен сказал…
– Мы все знаем, что он сказал, – перебиваю я.
Адди издает сдавленный писк, как котенок.
– Почему ты молчала? – сипло спрашивает Маркус. – Почему никто ничего мне не объяснил?
– Я не хотела, чтобы ты знал. Ты бы сказал, что я сама виновата, разве нет? – Адди утирает глаза.
Маркус отнимает руки от лица: на его губах и на подбородке засохли пятна крови, в глазах потрясение и страх. Он выглядит совсем ребенком.
– Конечно, нет! Как ты такое могла подумать?
Адди с раздражением качает головой.
– При любой возможности ты искал во мне только самое плохое.
– Пусть я пил, пусть немного помешался, но, Адди… – Голос Маркуса срывается. – Я действительно решил, что ты изменяла Дилану. Я думал, между тобой и Этьеном что-то было…
И снова тишина. Вода капает все быстрее. Наверное, она все время так капала, а мы не замечали.
Адди вздыхает и смотрит на меня.
– Знаешь, я… Мне и правда немного нравился Этьен. На минутку стало интересно, что будет, и я позволила ему… А потом передумала, но он не остановился… – Теперь она тоже всхлипывает, осторожно поглаживая пальцами больное запястье. – Дилан, ты перестал на меня сердиться только потому, что со мной случилась беда. Но от этого мой поступок не стал правильным! Мои ошибки никуда не делись.
От ее слов грудь сдавливает болью – самой настоящей, физической.
– Нет, Адди, перестань. Представь, что ты ушла, как только приняла это решение, и Этьен тебя не удерживал. Неужели ты и тогда считала бы себя виноватой?
– Не знаю… Я совсем запуталась…
– Тут и думать нечего. Ты мне не изменила, не предала! Возможно, ты была к этому близка, но «почти» меня не волнует, главное – что было на самом деле. Каждый может ошибиться в мыслях – однако сделать правильный выбор. И ты его сделала. У каждого есть потенциальная возможность совершить неправильный поступок, но важны – фактические дела. А ты сказала ему остановиться. Это я облажался, Адди, и я ненавижу себя за то, что не позволил тебе сразу рассказать, что произошло на самом деле. Я не захотел тебя слушать, Адди. Я тебя подвел.
Она прижимается к моей груди и плачет, а я, закрыв глаза, обнимаю ее покрепче.
Еще минут пять мы остаемся в ванной. Адди уткнулась носом мне в шею, Деб сидит позади, и ее колени упираются мне в спину, а Маркус сгорбившись сидит на ванне и не смотрит на нас.
Деб встает первой.
– Наверное, нам стоит… – Она кивает на Маркуса.
Мы с Адди медленно встаем, Маркус остается неподвижным. Мы по очереди выходим за дверь и оставляем его одного.
В свете уличного фонаря, который просачивается между щелями в занавесках, я вижу Родни. Он лежит на середине двуспальной кровати с открытым ртом и храпит.
Похоже, Маркус улегся спать в ванной. Или так и остался сидеть на бортике. Не знаю. И не уверена, что меня это волнует.
Я не знаю, как ко всему этому относиться. Я не уверена, что чувства Маркуса ко мне были любовью, что бы там ни говорила Деб или он сам. Скорее, он просто хотел того же, что было у лучшего друга.
Деб отпихивает Родни, но он все равно занимает почти всю кровать. Смирившись, Деб укладывается рядом, а я занимаю место Маркуса и любуюсь спящим Диланом. Какой он красивый! Мягкий свет из окна падает на кончики его ресниц, и на щеки ложатся длинные тени. Поражаясь самой себе, я встаю и забираюсь под одеяло к Дилану.
Он просыпается и глядит на меня удивленными, сонными глазами. На долю секунды я теряюсь. Возвращается знакомая тревога. Мне долго казалось, что Дилану нужна сексуальная Летняя Адди – недосягаемая, как когда-то Грейс. Даже сейчас страшно подходить к нему первой, первой объявить перемирие.
Но Дилан улыбается, притягивает меня поближе и обнимает со спины.
– Мне очень жаль, – шепчет он мне в ухо. – Прости меня. Мне всегда будет стыдно.
– Не надо. Нельзя винить себя вечно. На то и нужно прощение, верно?
Мы лежим рядом, я снова чувствую его запах, и дыхание перехватывает.
– Я с тобой, – шепчет Дилан. Раньше он все время так говорил, а почему – не помню. Зато знаю, что это значит: «Я здесь. Я тебя защищу. Я твой».