Любовь — это серьезно

— Я все ему рассказала... давно, еще в Канаде. Мне надо было хоть с кем-нибудь поделиться. А тут он, соотечественник... Я не могла держать это в себе, понимаешь?.. Однажды я вернулась пораньше из колледжа, Джилл не ждала меня так рано... Они оба не ждали меня так рано... В общем, я застала ее за этим делом. Она сначала психанула и стала во всем обвинять меня — что, если б не я, она бы до этого не дошла. А потом расплакалась и сказала, что нам нужны деньги, а деньги надо как-то зарабатывать, что она все это делает ради меня. Уверяла, что у нее было всего-то два-три клиента... Наверное, это правда. Но она брала у них деньги! — Тори закрыла лицо руками. — О Господи! Как мне было противно и стыдно! Когда Джилл умерла, я уехала в Канаду, подальше от этих мест, от этих воспоминаний. Но я все равно не могла забыть... У меня возникло чувство, как будто меня вываляли в грязи, как будто это не она, а я занималась... с клиентами. Поддавшись чувству безысходного отчаяния, я рассказала все Тому. Мне тогда показалось, что он хороший человек. Что он мой друг и ему можно доверять. А когда поняла, что Том собой представляет, было уже поздно. Я и предположить не могла, что он надумает когда-нибудь возвратиться в Англию, не говоря уж о том, что при первой же возможности использует против меня то, в чем я когда-то призналась ему.

Судя по взгляду Винса, он все понимал. В его глазах не было ни отвращения, ни обвинения, чего так боялась Тори, а только сочувствие.

— Так вот почему ты пустила его к себе в спальню и согласилась дать ему интервью? Чтобы он не напечатал в своей газетенке всю эту грязь? Он что, угрожал тебе, шантажировал? Скажи мне, Виктория. Он этим держал тебя на крючке?

Тори отвела глаза, не в силах выдержать его пристальный напряженный взгляд.

— Почему ты мне ничего не сказала? — продолжал спрашивать Винс. — Я бы сам с ним разобрался. Почему решила пожертвовать нашим счастьем, нашей семьей... лишь бы я не узнал правду?

Она опустила голову ему на плечо. Ей было так хорошо и спокойно с ним... Так хорошо...

— Не могла. Я знала, как ты ненавидишь Джилл, и боялась, что ты скажешь про нее что-то нехорошее, а я бы этого не вынесла. Ей и так жилось несладко, а если бы тебе стало известно еще и это, ты бы ее уничтожил... словесно. Какой бы она ни оказалась эгоистичной, никчемной, пусть вела себя гадко, непростительно, она все-таки моя мать. Джилл жутко пила, а для этого нужны были деньги. Под конец она просто спилась. Я понимаю почему. Исключительно ради того, чтобы досадить своему отцу. В знак протеста... Но пусть даже она была падшей женщиной, она всегда заботилась обо мне. Всегда. И еще одно... ты, может быть, мне не поверишь, но, несмотря на всю свою беспорядочную жизнь, она всегда любила только одного человека. Моего отца... Любила по-настоящему. Только его. И еще, может быть...

Тори умолкла. Ей незачем было продолжать. Винс прекрасно понял, кого она имеет в виду. Он знал, что Джилл была в него влюблена. Безумно, отчаянно и безнадежно.

— Мы все иногда совершаем ошибки, — тихо проговорил Винс. — И не видим того, что должны видеть. Наверное, в том, что случилось с Джилл, виноват и мой дядя тоже. Причем, виноват не меньше, чем она сама. — Тори в изумлении уставилась на мужа, а он продолжил: — Да, я знаю, каким он мог быть тираном. Как, наверное, всякий властный человек, он хотел, чтобы дочь, которую он любил больше всего на свете, была всегда с ним, и делал для этого все, но не то, что нужно. Теперь я это понял. И понял еще кое-что: я во многом похож на него. Для этого мне надо было на собственной шкуре испытать, что значит сходить с ума от ревности, когда тебе кажется, что у тебя отнимают то, что ты считаешь своей собственностью. Любовь — чувство красивое и созидательное, но она может и разрушать. Этот урок я усвоил. — Он помолчал и добавил: — Роджер был слишком горд для того, чтобы уступить... А к тому времени, когда понял, что ему все же надо бы сдаться, Джилл стало уже все равно... Или, может быть, ей хотелось вернуться домой, но гордость не позволила...

Тори подняла на него глаза, в которых светились боль и надежда.

— Ты, правда, так думаешь?

Винс усмехнулся.

— Упрямство и гордость — это у нас семейное. Передается, как по мужской, так и по женской линии.

Тори улыбнулась, но улыбка у нее получилась вымученная. С ней что-то творилось неладное. Но что именно, она не понимала. Живот болел так, что она едва не теряла сознание. Она безотчетно провела рукой по юбке под теплой длинной курткой.

— Гордость сгубила не одного Ллойда, — тихо проговорил Винс. — Я не хочу, чтобы то же самое случилось с нами. А ты, Виктория?

Глаза Тори сияли любовью, но она все равно не удержалась от ехидного замечания:

— Это ты был слишком горд для того, чтобы уступить. — Она картинно закатила глаза. — И из-за чего весь сыр-бор? Из-за Тома Дигби?!