Любовь гика

Арти хотел донести до публики, что все они, сидящие в зале – жалкие, гормонозависимые насекомые, и если у них все так плохо, то, наверное, и поделом. Но он, Водяной мальчик, относится к ним с пониманием и сочувствием, потому что крепче духом. Для меня это звучало именно так, но зрители в зале, возможно, слышали нечто иное, поскольку внимали ему, затаив дыхание, и им, кажется, нравилось упиваться жалостью к себе. Можно подумать, что подобный настрой отнюдь не способствовал цирковому бизнесу, но все было наоборот. Зрители, выходившие из шатра Арти, с головой погружались в мишурное веселье парка аттракционов – и тратили там больше денег, чем все остальные, – словно в угрюмой решимости устроить себе маленький праздник и приобщиться к незамысловатым радостям нездоровой «мусорной» пищи и ярко раскрашенных каруселей, утешиться после мучительной правды о себе, которая только что им открылась.

Арти много размышлял об этом. Иногда делился со мной идеями. Только со мной, потому что я боготворила его и была пустым местом.

– Кажется, я придумал, что надо делать. Люди приходят в цирк и платят за то, чтобы их поразили и напугали. И вот они поражаются, или пугаются, или и то и другое. Знаешь, что их еще привлекает? Надежда выиграть приз, сорвать крупный выигрыш в лотерее, встретить девчонку или попасть точно в мишень на глазах у приятелей. В цирке мы называем это удачей или хорошим шансом. Но это, по сути, и есть надежда. Надежда – хорошее чувство, и в ней всегда присутствует доля риска. Ведь надежда может и не сбыться. Ты надеешься, что твоя престарелая тетушка сыграет в ящик и оставит тебе в наследство все свои денежки, но она может оставить их кошке. Может, у тебя не получится попасть в мишень или выиграть плюшевую собаку. Всегда есть риск потерять деньги или выставить себя идиотом. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского. Кстати, на том же построена и религия. Вся разница в том, что религия поражает гораздо больше, чем даже Цыпа или близняшки. И пугает намного сильнее, чем американские горки, комнаты ужасов и лодочки-самолеты. Страх тоже связан с ней. Надежда, которую дает религия, – отборная, первостатейная, поскольку риск чрезвычайно велик. Да, беда! Но я над этим работаю. Поражать я умею. Напугать – без проблем. Но мне необходимо определиться с надеждой.

Арти поручил антрепренерам заказать для него отдельные рекламные листовки и распространять их в церквах. «Утешение!» – объявляли они огромными буквами. «Артуро, Водяной мальчик». Ниже было расписание с датами и названиями городов. Хотя Арти никогда не говорил о Боге, о высшей воле и загробной жизни, к нему начали приходить религиозные люди, целыми приходскими группами. В обедневшей унылой провинции, где земля уже ничего не рождала, закрывались заводы и фабрики, в цирк стекались толпы людей, не обращавших внимания на завлекательные огни парка аттракционов и направлявшихся прямиком к шатру Арти. Они покупали билеты, рассаживались на трибунах и сидели в ожидании начала его представления. Когда представление заканчивалось, уходили все вместе, не глядя по сторонам.

– Слишком бедные для развлечений, – говорил папа.

– Даже если у них есть всего один доллар, он будет моим, – замечал Арти.

Но его привлекали не деньги. Не только деньги. Больше всего ему нравилось, что люди, которые никогда в жизни не пошли бы цирк, являлись туда исключительно ради него.

Мама была довольна.

– Арти расправляет крылья! – восклицала она, мечтательно глядя вдаль.

Но размах его крыльев простирался гораздо дальше трибун собственного шатра. Он все крепче и крепче брал под контроль весь цирк целиком. Уже не таясь, отдавал распоряжения и вел себя по-хозяйски.

Глава 10 Танец со змеями – все безупречно

В том году мне исполнилось одиннадцать лет, Цыпе – шесть, близняшкам – четырнадцать, Арти – шестнадцать, и он торопился.

Арти поселился в собственном, отдельном фургончике, соединявшемся с семейным фургоном деревянной платформой. Все прошло быстро, без суеты. Папа лишь пожал плечами на просьбу Арти выписать чек. Охранники перетащили мебель из комнатушки за сценой, а я помогала расставлять ее. Мама переселила Цыпу в давно пустовавшую комнату Арти в семейном фургоне.

Арти расцвел и налился силой, а вот Ал и Лил потихонечку увядали. С каждым днем, с каждой прошедшей неделей они делались мягче, рыхлее. Лил стала рассеянной и все чаще впадала в прострацию. Часами сидела у себя в спальне и перебирала таблетки, которые хранила в отдельной сумке. Она выполняла обычную работу по дому, но сама как-то болезненно похудела, грудь обвисала. Одежда уже не сидела на ней как влитая. Макияж стал небрежным, а к вечеру расплывался совсем. Глаза лишились былого блеска.

В том году Лил решила, что дала близнецам все, что могла, и наняла им учителя фортепьяно. Арти утверждал, будто из-за этого она и плачет так часто. Близнецы говорили, что все началось после рождения Цыпы, а сейчас усугубилось.