Любовь гика

Мы обступили испуганную, нервно прядущую ушами лошадь. Всем хотелось погладить ее, рассмотреть культи в звездчатых носках, одобрительно глянуть на хвост, подвязанный синей лентой, чтобы не волочился по земле. Цыпа, державший веревку, привязанную к недоуздку, не отходил от лошади ни на шаг. Близняшки тоже погладили перепуганное животное по дрожащим бокам. Арти объявил, что, хотя и с опозданием, это его подарок им на день рождения.

– Спасибо, Арти! – воскликнули они в один голос.

Папа пел дифирамбы мастерству доктора Филлис. Мама хлопнула себя по лбу и с криком: «Печенье!» – бросилась обратно к нашему фургону. Небольшая толпа начала расходиться.

Цыпа слегка разжал пальцы, чуть ослабив веревку. Лошадь потянулась к пучку чахлой серо-зеленой травы рядом с колесом фургона и ударилась подбородком о землю, потому что, наверное, еще не привыкла к своему новому низкому росту. Арти откинулся на спинку коляски и с беспокойством взглянул на Ифи:

– Ты рада?

Элли наблюдала, как лошадь опасливо топчется на своих укороченных ногах. Ифи с шумом втянула воздух и постучала Арти по плечу.

– Арти, с ней все хорошо? Ей не больно?

– Нет, ей не больно. Совсем не больно, – быстро проговорил Цыпа.

Я вдруг подумала, что, может, это Цыпа помогает лошади держаться на ногах и не дает ей упасть. Элли обернулась к нам, и я испугалась. Она казалась не просто взрослой, а старой. Словно провалилась в какую-то темную яму у себя в голове. Элли смотрела на меня и Арти, но видела что-то иное.

– Значит, вот как оно будет, – промолвила она. Ее голос был сухим, как песок, протянувшийся до самого края печального неба.

Близняшки старались держаться подальше от Фрости, хотя Арти настойчиво приглашал их «проведать свою питомицу». О лошади заботился Цыпа. Она, наверное, окочурилась бы от ужаса, проснувшись после наркоза и обнаружив, что у нее нет половины ног, если бы не поддержка – во всех смыслах слова – Цыпы. Я не знаю, как все происходило. Действительно ли Цыпа заставлял сердце лошади биться вопреки ее собственной воле? Но каждое утро он проводил с Фрости несколько минут, ласково понуждая ее продержаться еще один день.

Я не знаю, чему доктор Филлис учила Цыпу. Но он ходил к ней каждый день, и далеко не всегда эти походы ограничивались выносом мусора. Когда я приставала к нему с расспросами, он каждый раз отвечал:

– Она меня учит, как избавлять всех от боли.

Цыпа стал проводить много времени с Арти, который внезапно преобразился из опасного врага в любящего старшего брата. Он разрешал Цыпе его обслуживать – подобной милостью Арти одаривал щедро. Подробно расспрашивал Цыпу всякий раз, когда тот возвращался от докторши. Цыпа являлся его тайным агентом, лазутчиком в ранее неприступном лагере доктора Филлис. Хитрый ход, если учесть, что докторша не пускала к себе никого, кроме Цыпы. Но я за него беспокоилась. Это было опасно.

– А если она вдруг решит разрезать его на куски, чтобы посмотреть, как он устроен? – спросила я. – Может, она собирается написать про него статью в медицинском журнале и прославиться на весь мир?

– Нет, – возразил Арти. – Она приберегает его для себя. Учит его снимать боль. Она говорит, если бы не Цыпа, эта старая кляча сразу откинула бы копыта после той дозы снотворного, которую ей вкололи. Докторша рассказала ему об участках мозга, распознающих боль, нарисовала схемы, объяснила, как все работает. Она говорит, Цыпа усыпил лошадь, и удерживал ее без сознания, и блокировал болевую чувствительность, так что Фрости вообще ничего не почувствовала. Доктор Филлис считает, что с помощью Цыпы она станет великим хирургом. Зачем ей с кем-то делиться подобным сокровищем? Она знает, что потеряет его, если станет о нем болтать. – Арти замолчал и как-то странно взглянул на меня. Мне показалось, с тревогой. – Может, ей захочется власти над миром, но я, кажется, знаю, как ее удержать. Да, если что, я удержу ее.

Арти вечно был чем-то занят. Меня до сих пор поражает, как он умудрялся выполнять столько дел, просто сидя в своем фургоне, вроде бы предаваясь безделью и лишь отдавая приказы. Но он не бездельничал, а работал. Его представление изменилось. Он нанял собственного антрепренера, профессионала Пибоди, тот появлялся раз в месяц на час, беседовал с Арти и уезжал на своем отполированном до зеркального блеска седане. Пибоди носил серые деловые костюмы и отличался неброской, сдержанной элегантностью, противоречащей ярко-небрежному стилю антрепренеров, работающих непосредственно с Алом. Куда бы мы ни приезжали, Арти там уже ждали, и на его представления публика валила валом. Не всегда бедная. Не всегда в преклонных годах.

Мы в цирке привыкли, что нас постоянно снимают для новостей. Нередко нас приглашали развлекать людей на каком-нибудь фестивале вареных раков или на сельском конкурсе красоты «Мисс Искусственное Осеменение», и мы попадали в сюжеты на местных телеканалах. Но теперь репортеры приезжали специально, чтобы взять интервью у Арти.