Любовь и бесчестье

Ее глаза расширились, когда Монтгомери потянул за завязки ее панталон. Он стоял лицом к ней и осторожно стягивал панталоны с ее бедер. И ему было не просто приятно это делать, он провел ладонями по ткани, прощупывая сквозь нее каждый дюйм ее тела.

Сердце Вероники забилось так отчаянно, что она начала задыхаться, утратила способность говорить и не смогла сказать Монтгомери, чтобы он не смотрел на нее таким взглядом.

Точно так же, как мастиф в тот момент, когда сука оглянулась на него через плечо, замедлила бег и растянулась в грязи.

О Господи!

Клок волос упал ему на лоб. По лицу его блуждала странная улыбка, хотя, похоже, ему было вовсе не смешно. И все свое внимание он сосредоточил на этом занятии.

Пальцы его задержались на застежке ее сорочки, и он потянул за нее. Вероника задержала его руку:

– Пожалуйста, не рвите ее. Это моя единственная сорочка.

– Единственная?

Она кивнула.

Монтгомери нахмурился:

– Граф Конли – богатый человек.

Вероника наклонила голову, глядя на пол, на его башмаки и штаны. Потом ее взгляд коснулся его ног, нерешительно задержался на них. Если она снова приложит туда руку, почувствует ли прежнюю твердость? А возможно, он стал еще больше?

– Вероника!

Когда взгляд Монтгомери остановился на ее лице, она вспыхнула.

– Почему у вас всего одна сорочка? – спросил он нежно.

– Дядя Бертран не рассчитывал, что ему придется и кормить и одевать меня.

Выражение его лица несколько изменилось, но исходившие от него чувства она восприняла как внезапную вспышку полена в камине.

– И как часто он повторял вам это?

Вероника положила руку ему на грудь.

– Вы не должны его осуждать, Монтгомери. Я ведь дочь его сестры, а не его собственное дитя.

– Но вы член семьи.

– Стоит ли нам сейчас обсуждать поведение дяди Бертрана?

Монтгомери кивнул, наклонился и приподнял подол сорочки, прежде чем стянуть ее с нее через голову.

Вероника снова оказалась обнаженной.

Его большие ладони накрыли ее груди, а большие пальцы прошлись по обнаженным соскам. Но она следила не за его руками, а за выражением лица.

Ноги ее задрожали. А тело затрепетало, но не от холода и даже не от предвкушения. То, что она почувствовала, было чем-то иным, чем-то способным вывернуть ее наизнанку, заставить ее отбросить сдержанность, стыд и робость.

Она была готова сделать все, чего бы он ни потребовал.

– Вы меня поцелуете? – спросила она.

– Сейчас?

Монтгомери улыбнулся, и эта улыбка казалась почти порочной, но она ее озадачила и очаровала.

– Пожалуйста!

Он склонился к ней и нежно прижался губами к ее соску.

Вероника имела в виду не это.

Его язык скользнул по соску, который оказался между его губами, и Монтгомери осторожно потянул за него.

Руки Вероники взметнулись вверх и обхватили его плечи.

– Монтгомери, – сказала Вероника, и это было все, что она была способна произнести. Только его имя.

Монтгомери отступил на шаг, снял сюртук и жилет, не отводя от нее взгляда.

Потом снова нежно прикоснулся к ней, медленно повернул, обнял. Ткань его рубашки и штанов слегка царапала обнаженную спину.

Его ладони прикрыли ее груди, одно запястье касалось соска, пальцы сжали правую грудь. Другая его рука оказалась на ее животе. Монтгомери потянул ее к себе и принялся целовать в шею.

В таком положении Вероника оказалась оторванной от него, будто он сам хотел прикасаться к ней, но не желал, чтобы она прикасалась к нему.

Рука Монтгомери спустилась ниже, большой палец затеял игру с ее пупком, пальцы запутались в нежном пушке, прикрывающем лонный бугорок. Вероника положила голову ему на плечо, и он воспользовался этим, чтобы поцеловать ее под подбородком. Губы его были горячими, язык будто пробовал ее кожу на вкус, измерял скорость ее бешеного сердцебиения.

Веронике казалось, будто она тает, расплавляется в его объятиях. Она испытала желание ритмично пошевелить бедрами, облегчая задачу его чутких талантливых, изучающих ее пальцев, но при каждой ее попытке сделать это он клал ладонь ей на живот, успокаивая ее.

Наслаждение нарастало до тех пор, пока она не смогла думать больше ни о чем, кроме его пальцев, выплясывающих на ее коже. Дыхание вырывалось из ее рта с трудом, а бедра двигались, как если бы он заставлял их производить круговые движения. Монтгомери был неутомим и выискивал все новые места своими чуткими пальцами и нежно потирал их, а она только вздыхала и готова была сдаться. Соски ее отвердели, а между бедрами разливался жар.

Каким порочным и распутным он был! Разумеется, будучи ее мужем, Монтгомери имел право совершать подобные действия.

– Ты так красива, – бормотал он ей на ухо. – И так податлива, Вероника!

Она чуть не разрыдалась от удовольствия. Монтгомери прижался к ее обнаженным ягодицам. Дыхание его было тяжелым, а сам он был твердым.

Монтгомери бормотал слова восторга, и они казались столь непривычными, что это и шокировало Веронику, и приятно поражало. Ткань его одежды была жесткой и раздражала кожу, отросшая щетина царапала щеку. Его губы казались теплыми, когда касались ее уха, а острые зубы прикусили мочку.