Глава 20
Вероника смотрела, как Монтгомери выходит из комнаты, потом повернулась к мистеру Керру:
– Не можем ли мы попытаться вступить в контакт с другим духом?
Мистер Керр кивнул:
– С кем, леди Фэрфакс?
– С Кэролайн, – ответила она, произнося это имя шепотом. Она не стала объяснять, кто это. И к ее удивлению, мистер Керр ничего не спросил. И она снова подумала, не откровенничал ли Монтгомери со своим поверенным больше, чем с ней.
Мистер Керр вытянул вперед обе руки. Вероника сжала его правую руку, а миссис Броуди взяла левую. Теперь они все были соединены, и каждый из них пристально смотрел на огонек свечи.
– Покажись нам, Кэролайн, – забормотал мистер Керр и повторил эту просьбу несколько раз. Как и прежде, в комнате не появилось признаков присутствия какого-нибудь духа.
Если бы Кэролайн сочла возможным появиться, что бы сказала ей Вероника? «Кем ты приходишься моему мужу? Почему он так оплакивает тебя?» Или, в конце концов, нечто более важное: «Уйдешь ли ты наконец и оставишь ли его в покое?»
– Сегодня вечером духи не склонны нас слушать, – объявил мистер Керр часом позже. Они расстались, уговорившись встретиться снова в более удачное время.
К удивлению Вероники, Монтгомери ждал ее за дверью оружейной и проводил в столовую, где к ним присоединился мистер Керр.
– Вы закончили общение с мертвыми? – спросил Монтгомери.
Вероника кивнула, надеясь, что мистер Керр не назовет имени Кэролайн.
– И есть какие-нибудь откровения?
– Нет, духи были не в настроении и не пожелали вступать в контакт, – сказал мистер Керр с таким выражением, будто осуждал Монтгомери за вторжение и приписывал неудачу именно этому факту.
– Вы серьезно верите в такие вещи? – спросил Монтгомери.
– Это научно доказано, – сказал мистер Керр чопорным тоном, показывая, как его раздражают сомнения Монтгомери.
– Мертвые не говорят, – сказал Монтгомери.
Дальше беседа между двумя мужчинами состояла из перечисления мистером Керром задач, которые Монтгомери следовало бы разрешить, и упреков ввиду полного пренебрежения Монтгомери словами поверенного.
Похоже, Монтгомери вовсе не нравилось быть лордом Фэрфаксом, принимая во внимание его полное нежелание принимать участие в любой деятельности, предписываемой ему в связи с его титулом. Он открыто отказывался посещать летние праздники, обычно отмечаемые в деревне Донкастер, как и принимать участие в увенчании короной Королевы лета в Лоллиброх.
Когда Вероника извинилась и собралась встать из-за стола, Монтгомери все еще без всякого внимания выслушивал доводы мистера Керра, который, в свою очередь, никак не хотел замолчать. Она помчалась в кухню поблагодарить кухарку за прекрасный ужин, поговорила с миссис Броуди и отпустила на ночь Элспет.
Потом вернулась в свою комнату и удивилась, увидев дверь гостиной открытой.
Монтгомери сидел в темноте, не зажигая света.
Он повернул голову, когда она вошла, и зажег лампу.
Она медленно закрыла за собой дверь и повернулась к нему лицом.
Три пальца Монтгомери впились в подбородок, а одним пальцем, направленным в висок, он подпирал щеку.
Задумчивая поза мыслителя, размышлявшего, а не придурковата ли его жена.
Вероника села на соседний стул, чувствуя, что внутри у нее все дрожит. Зачем он ее ждал? Неужели каким-то образом прознал, что она вызывала дух Кэролайн? Она уже приготовилась к вспышке гнева, но муж молчал.
Постепенно она почувствовала в этом молчании умиротворение. Монтгомери был просто рад ее присутствию.
– Ты воображаешь, будто вместо меня здесь кто-то другой? – спросила она наконец. – Когда ты со мной в постели, Монтгомери, ты думаешь о Кэролайн? Когда ты дотрагиваешься до меня, целуешь, убеждаешь себя, будто целуешь ее?
Вероника склонила голову, страдая от муки ожидания. Монтгомери продолжал молчать, и она осмелилась поднять голову и посмотреть на него. Он не сводил с нее глаз.
– Как ты узнала о Кэролайн?
– Ты говорил с ней в день нашей свадьбы. Помнишь?
Казалось, его удивил ее ответ.
– Все это время ты знала? И ничего не говорила?
– Но ведь ты не ответил бы мне? – спросила она. – Ты никогда не говорил о ней. И все же я чувствовала: она в твоем сердце. Ты никогда не говорил о своей печали, но она всегда с тобой, Монтгомери. Это так же ясно, как если бы ты написал это на лбу.
– Иногда, Вероника, лучше забыть о прошлом.
Она кивнула:
– Конечно, это верно. Забыть – было бы для тебя так легко. Вот почему ты бродишь каждую ночь. Вот почему иногда у тебя такой вид, будто тебя преследуют призраки.
Вот почему во сне ты держишься за меня, как за якорь.
Жар в его взгляде мгновенно сменился холодом, но она не смягчилась.
– Кем бы она ни была, – сказала Вероника, – ты все еще любишь ее.
– Как ты узнала об этом? Все твой «дар»?
– И так будет до конца нашей жизни, Монтгомери? Я буду мучиться вопросами и сомнениями, а ты будешь весь в своих тайнах.
– Разве не потому их называют тайнами, что их скрывают?
Вероника встала и перешла в спальню, по пути погасив лампу. Потом вернулась в гостиную.
– Зачем ты здесь, Монтгомери? Чтобы уложить меня в постель?
– Ты гонишь меня, Вероника?