Любовь и Боль (СИ)

А сегодня все летит к ебеням. Все, ради чего я столько лет работал, разваливается. Трещит, как выжившие из ума швы, и едко смеется мне в лицо.

Все, во что я верил, оказалось ложью.

Мать, столько лет строившая из себя жертву, вливала мне в уши помои, от которых нестерпимо хочется блевать.

— Аманда Стил, — спокойно говорила моя младшая сестра, оказавшаяся не по годам старше меня, — Конечно, сука. Но всё-таки наша мать. Ты придёшь к этому, поверь мне.

Может, однажды, но не сейчас. Сейчас мне проще заказать памятник и попросить установить его на кладбище, чтобы считать ее давно ушедшей. А всю эту многолетнюю мифологию, которой она меня спаивала воспринимать травмой детского сознания, вследствие утраты матери.

Отец, о котором я столько лет грезил, лежит в больнице.

Сколько времени потеряно из-за гнилой лжи и моей тупой доверчивости словам бездушной родительницы?

Я буду находится возле отца столько, сколько понадобится. Небо. Умоляю. Не отнимай его у меня. Врачи говорят, что худшее позади, но мне сложно кому-то верить.

«Калифорнийская Мечта» — сериал, в котором ведущим актером был я. Но продюсеры решили разорвать со мной контракт. Ну да хрен с ними!

Роль в большом и стоящем фильме у самого Джонни Роя.

Он даже похвалил мою игру на прослушке, и я радовался, как десятилетний школьник. И хотя роль не главная, но это же, мать его, Джонни Роя.

Да и на дне рождения его внучки вроде все неплохо прошло.

И на тебе!

Вам просили передать, что с вами не могут подписать контракт.

А всё из-за чего? Из-за недавно вышедшей гребанной статьи с тайной подружкой Райана Лива!

Почему ты так со мной поступила?

Почему?

Почему именно ты?

Да если бы Зоуи кровью расписалась под этими словами, мне было бы плевать. Если бы даже явилась Эмилия и подтвердила всю эту чушь, мне было бы вдвойне плевать, потому что ты бы оставалась на моей стороне.

Русалочка…

Хочется разгромить все вокруг и выть, разрывая связки. Я гребанный слабак, но мне, черт его дери, больно. Очень больно. Я же любил тебя! Всем сердцем! Блядь, я и сейчас тебя люблю! Сука! А ведь, посмей кто так тебя назвать, разбил бы лицо, похлеще, чем Спарксу…

Пью снова и снова. Пока в дверях не раздаётся щелчок.

Пара неуверенных шагов и до слуха доносится тоненький голосок:

— Райан, — врезается в тело, пробираясь по воспалённым нервам.

Ха!

Единственная, чью игру я не смог разгадать.

Стоит в дверях комнаты и робко смотрит на меня. Подумать только, какой невинный взгляд.

— Райан, я…

— Сука. — заканчиваю за неё и её взгляд немеет.

Кое-как встаю и, пошатываясь, подхожу к девушке. Провожу пальцем по линии чувственных губ.

— Очень лживая сука. Блядь! — вторая рука, сжатая в кулак, врезается в стену около ее головы.

— Почему? — обхватываю тонкую челюсть. — Отвечай мне, почему?

Потому что я послал их всех на хрен, когда они назвали мне твоё имя, сказав, что всё это твоих рук дело. Грубо послал и повесил трубку. Ни на минуту не сомневался в тебе.

А потом они прислали запись. И я снова не поверил. Не хотел.

Ты хоть представляешь, насколько глубоко проникли в меня твои лживые глаза и слова?

Но следом они направили скрины переписки. Кроме тебя я никому не рассказывал об отце. Но ты решила поведать миру не только мою биографию. Помимо этого, ты почему-то захотела представить меня чуть ли не психопатом, озабоченным козлом, который берет женщин силой. И даже это не ранило так сильно, как те фотографии…

Хватаю Хлою за руку и с силой тащу к столу, на котором лежат ее снимки с этим убогим футболистом. Как они нежно обжимаются в коридоре и идут к ней в номер. А рядом фотографии с каким-то темнокожим парнем, неизвестный хрен приобнимает ее за плечи. А она стоит, и вся светится, еще бы, на втором снимке парочка во всю сосется.

— Смотри, — тычу в снимки. — За эту неделю, что тебя не было, ты с ними обоими трахалась?

— Райан, я…

— Или вы, может, закатывали веселые групповушки?

Из всех женщин вокруг я полюбил самую лживую суку!

— Хочешь сказать, фотомонтаж? — с силой трясу ее.

Блядь, ну скажи, что гребанный монтаж.

— Нет, Райан…

— Признаешь! — от выпитого и нервов меня будто лихорадит. — Мне порадоваться, что футболист задрал тебе юбку?

— Нет! — кричит она. — Нет!

Но я не могу остановиться. Мне слишком больно. При этом ощущаю какую-то нездоровую физическую потребность до нее дотрагиваться, именно поэтому я все еще удерживаю Хлою в своих руках. И ненавижу себя за то, что даже сейчас, зная о ее двуличности, готов жадно целовать ее губы.

Целовать, обнимать, снова целовать. Ненавижу то, как сильно хочу русалочку, несмотря на всю эту грязь. Потому следующей фразой я стараюсь отрезвить и ранить себя больнее:

— Или, может, ты и раньше с ним трахалась, а при мне изображала из себя недотрогу? Ой, смотрите, я такая невинная, что во мне уже успела побывать целая футбольная команда!

Она дергается, будто от удара, и резко убирает от себя мою руку. Лицо теряет цвет, стеклянный взгляд смотрит сквозь меня. Во мне вспыхивает невыносимое желание прижать ее к себе, за что я становлюсь себе еще более противен…