Любовь и бунт. Дневник 1910 года

С Таней грустно простилась, она завтра едет, и так мне больно, что я и ей, и Саше доставляю беспокойство своим отношением к Черткову, которого так любит отец и так ненавидит мать! И как тут быть? Бог разрешит как-нибудь. Лучше было бы отъезд куда-нибудь Черткова. Потом смерть его или моя. Худшее – смерть Л. Н. Но постараюсь проникнуться молитвой: «Да будет воля твоя!» Я не убьюсь теперь, никуда не уйду, не буду ни студить, ни терзать себя голодом и слезами. Мне настолько плохо и физически и морально, что я быстро иду к смерти без насилия над организмом, который, как я убедилась, ничем не убьешь по своей воле.

...

Л. Н. Толстой . Дневник.

1) Религия есть такое установление своего отношения к миру, из которого вытекает руководство всех поступков. Обыкновенно люди устанавливают свое отношение к началу всего – Богу, и этому Богу приписывают свои свойства: наказания, награды, желание быть почитаемым, любовь, которая, в сущности, свойство только человеческое, не говорю уже о нелепых легендах, в которых Бога описывают как человека. Забывают то, что мы можем признать, скорее не можем не признать, начало всего, но составить себе какое-нибудь понятие об этом начале никак не можем. Мы же придумываем своего человеческого Бога и запанибрата обращаемся с ним, приписывая ему наши свойства. Это панибратство, это умаление Бога более всего извращает религиозное понимание людей и большей частью лишает людей какой бы то ни было религии – руководства поступков. Для установления такой религии лучше всего оставить Бога в покое, не приписывать ему не только творения рая, ада, гнева, желания искупить грехи и т. п. глупости, но не приписывать ему воли, желаний, любви даже. Оставить Бога в покое, понимая его как нечто совершенно недоступное нам, а строить свою религию, отношение к миру на основании тех свойств разума и любви, которыми мы владеем. Религия эта будет та же религия правды и любви, как и все религии в их истинном смысле, от браминов до Христа, но будет точнее, яснее, обязательнее. <…>

Мало спал. Та же слабость. Гулял и записал о панибратстве с Богом. Саша списала. Ничего не делал, кроме писем, и то мало. Таня ездила к Черткову. Он хочет приехать в восемь, то есть сейчас. Буду помнить, что надо помнить, что я живу для себя, перед Богом. Да, горе в том, что когда один – помню, а сойдусь – забываю. Читал Шопенгауэра. Надо сказать Черткову. Вот и все до восьми часов.

Был Чертков. Очень прост и ясен. Много говорили обо всем, кроме наших затрудненных отношений. Оно и лучше. Он уехал в десятом часу. Соня опять впала в истерический припадок, было тяжело.

8 октября