Любовь и честь

Опомнившись, я взял себя в руки и попытался проанализировать ситуацию. А будут ли четверо усталых казаков, которые сами уходят от преследования, пускаться в погоню? А смогут ли они по следам понять, что здесь проехал необычный экипаж, возможно даже царский, а если смогут, то отпугнет ли это их или, наоборот, превратит в волков, почуявших добычу? Волки… Волчья Голова…

Кучер гнал лошадей, как безумный, хотя река сужалась на крутых поворотах, а по берегам громоздились глыбы льда. Если на такой скорости полозья что-нибудь заденут, то через несколько секунд сани превратятся в бесформенную деревянную коробку, кувыркающуюся на льду, которую влекут за собой десять обезумевших лошадей.

Но только через добрую милю я смог догнать сани и, поравнявшись с кучером, сделал ему знак остановиться.

— Полегче, — сказал ему я. — Не надо так гнать, иначе ты угробишь и лошадей, и пассажиров. И смотри, где можно выехать с реки на дорогу.

— Берега слишком крутые, — прохрипел он. — Мы здесь, как в западне.

Я нахмурился.

— Ты видел казаков? Нет? Вот и делай, что велят, и тогда доедешь целым и невредимым до Москвы, а потом вернешься обратно в Санкт-Петербург, понял? — Я в упор посмотрел на него. — А теперь скажи лакею, чтобы поглядывал назад и следил за моими сигналами.

Кучер кивнул, и сани тронулись. Я повернул коня назад и остановился за деревьями проверить, есть ли за нами погоня. И я их увидел. Все четверо растянулись цепью и все так же, не спеша, но уверенно двигались по следам полозьев по льду. Двое ехали по берегам, а двое по реке.

Теперь ждать было нечего. Моя уловка не удалась. Я снова повернул коня и поскакал вслед за санями, отчаянно махая лакею. Он увидел мой знак, но неверно истолковал его, и сани резко рванулись вперед. Чертыхаясь, я погнал коня следом. Сейчас не время для такой бешеной скачки. Полная скорость будет нужна, когда мы выедем на дорогу. А впрочем… при такой скорости казаки будут долго нас догонять.

Но в этот момент показался деревянный мост, и кучер, видимо обрадовавшись, что, наконец, сможет выехать на дорогу, погнал лошадей к нему. Я пустил коня в галоп, предчувствуя беду. Так оно и случилось. Пологий склон, который использовали для переправы рядом с обледеневшим заснеженным мостом, находился по другую сторону, а сам мост был слишком низким, чтобы сани могли проехать под ним. Берег с нашей стороны был слишком крут и заснежен, чтобы подняться по нему, но лошади так разогнались, что кучеру уже ничего не оставалось делать, как направить их на крутой склон, чтобы не врезаться в мост. Лошади на большой скорости въехали в сугробы и, постепенно замедляя ход, пошли наверх, но потом что-то случилось, и передняя пара стала заваливаться назад, за ней последовали другие лошади, несколько упало, остальные барахтались в глубоких сугробах, а сани, дернувшись, перевернулись набок. Лакея бросило на мост, а кучера прямо под копыта лошадей. Когда я подъехал к саням, то первое, что бросилось мне в глаза, — это задравшиеся полозья саней. Сани наскочили на поваленное дерево, скрытое под снегом, из-за чего и опрокинулись.

Из саней доносились глухие вопли. Лакей уже пришел в себя и бросился успокаивать лошадей, а я, вскочив на бок саней, который стал теперь крышей, открыл одно из окошек.

— Это я, Селкерк. Все целы?

— Вы что там, с ума сошли?! — донесся до меня голос Шарлотты. — Убить нас хотите?!

Голос доносился из вороха шкур и мехов, залитого вином и чаем и усыпанного пудрой, помадами, румянами, зеркальцами и еще Бог знает чем.

Кто-то всхлипывал, и я почему-то подумал, что это графиня Бельфлер, но когда все начали выбираться из кучи мехов, я увидел, что это Анна, у которой из носа шла кровь. Беатриче, обернув руку подолом, собирала выпавшие из перевернутой печи угли и бросала их обратно в печь. Горлов с саблей в руке стоял, выпрямившись во весь рост, и, задрав голову, смотрел на меня в окно. Глаза у него были мутные, и я не был уверен, что он узнает меня.

Я оглянулся назад. Ветер стих, и заснеженный лес молчаливо застыл вдоль берегов. Кругом было тихо, но я знал, что через две-три минуты казаки покажутся из-за излучины и увидят опрокинутые сани.

Лакей повис на шее у одной из передних лошадей, не давая ей пятиться назад, и это ему удалось. Лошади уже все были на ногах и больше не паниковали. Кучер неподвижно лежал в снегу с проломленной копытами головой. Лошадь Горлова спокойно стояла рядом, по-прежнему привязанная к саням.

— Кто умеет ездить верхом? — спросил я.

— Я умею, — ответила Шарлотта.

— И я, — отозвалась Анна. — Мы все умеем.

Она была очень бледна, но спокойна.

— Только с женским седлом, — добавила она.

Это было, конечно, здорово, что они умеют ездить верхом, но где же я возьму им женское седло?

— Я езжу верхом в любом седле, — неожиданно сказала Беатриче, закончив собирать угли.

— Горлов! — позвал я. — Давай руку!

Я помог ему выбраться из саней. Он свалился в снег.

— Не знаю, смогу ли я ехать верхом, — прохрипел он. — Но драться уж точно смогу.

— Я знаю, — коротко кивнул я. — Теперь вы, Беатриче.