Любовь и честь

Дюбуа многозначительно посмотрел на меня, а я все не мог поверить, что план Франклина все-таки сработал.

— У вас есть три недели, чтобы окончательно окрепнуть и как следует подготовиться к этой встрече.

С этими словами он повернулся и, кивнув мне, вышел из комнаты.

29

После того как Пугачева провезли через всю страну, показывая в каждом городе, он был обезглавлен на площади в Санкт-Петербурге[5]. На казни присутствовала сама императрица в короне и бриллиантах, наблюдавшая за происходящим с деревянной платформы в окружении придворных. Мы с Горловым в новых мундирах, украшенных наградами, тоже стояли неподалеку от Екатерины в числе других офицеров, отличившихся в кампании.

Перед казнью Пугачева бросили на колени к ногам императрицы. Он поднял на нее глаза, полные мольбы, но во взгляде Екатерины не было милосердия. Она посмотрела на здоровенного палача в капюшоне, с огромным топором на плече. Палач, такой же гигант, как и Горлов, обошелся без помощников. Он одной рукой уложил Пугачева на колоду, а другой — отсек ему голову с первого удара.

Толпа взревела, а палач поднял отрубленную голову Пугачева, чтобы видели все.

Маркиз Дюбуа похлопал меня по плечу, выражая свое одобрение, но я не чувствовал вкуса победы. Я смотрел, как императрица в окружении придворных спускается с деревянной платформы к ожидающей ее карете, когда чья-то рука легла мне на плечо. Я обернулся, ожидая увидеть маркиза Дюбуа, но тот уже растворился в толпе, а на его месте стоял Потемкин.

— Мои поздравления, — произнес он и сразу же перешел к делу, с прямотой человека, который твердо решил, что именно он хочет сказать. — На третий день после Рождества состоится праздничный бал. Вы приглашены в качестве почетного гостя, так что будьте готовы.

— Готовы к чему? — спросил я.

Но он только странно посмотрел на меня и, повернувшись, зашагал прочь. Я снова повернулся и увидел, как отъезжает золоченая карета императрицы, переливаясь и сверкая на белом, недавно выпавшем снегу. Все взгляды были прикованы к карете, и только Шеттфилд и Монтроз смотрели в мою сторону. Собственно я только поэтому и заметил их. Они безусловно видели, что со мной беседовал Потемкин, и на лице Шеттфилда читалась озабоченность. А вот у Монтроза был совсем другой вид. Тогда я еще не знал, что такое сосредоточенное выражение присуще людям, принявшим судьбоносное решение.

Я оглянулся на Горлова, но он садился вслед за Потемкиным в карету светлейшего. Карета была из полированного дерева, инкрустированного драгоценными камнями. На вид она была не такая эффектная, как у императрицы, но стоила, по всей видимости, не меньше. Горлов и Потемкин уселись в карету и, продолжая о чем-то беседовать, умчались прочь.

* * *

Беатриче сидела у окна и что-то пришивала к платью княжны, когда раздался стук в окно, и она замерла, увидев меня по другую сторону стекла. Быстро набросив накидку с капюшоном, она вышла из комнаты, чтобы впустить меня в дом князей Мицких.

— Их все еще нет, — сообщила она сразу же.

— Знаю, — ответил я. — Но я приехал к вам. Я ведь не успел поблагодарить вас за все, что вы сделали для меня.

— Поблагодарить? — Беатриче торопливо взяла платье, которое шила, и присела на стул. — За что?

Я прошел следом за ней и остановился рядом, ожидая, что она поднимет на меня глаза, но Беатриче избегала моего настойчивого взгляда.

— Вы скакали целую ночь по диким и опасным местам, чтобы спасти мне жизнь, и вы спасли ее.

Она покачала головой.

— Просто я привезла к вам врача, который оказался совершенно бесполезным.

— Я не о враче. Я о вас, Беатриче. — Я опустился на одно колено, чтобы поймать ее взгляд, но она по-прежнему отводила глаза. — Ваше присутствие дало мне волю к жизни, желание жить…

— Прошу вас, перестаньте, — прошептала она. — Я всего лишь служанка.

— Не для меня, — заверил я, и она впервые взглянула на меня. — Скоро я уеду домой, в Америку. И я хотел бы, чтобы вы уехали со мной. На моей родине не имеет значения, чем занимались ваши родители, там смотрят на то, чем занимаетесь вы.

— Таких стран нет.

— Есть. И должны быть. Надо только в это верить, и у нас будет такая страна.

— Я бы очень хотела в это верить, но я не могу. Такого никогда не было и не будет.

— Мы можем создать такую страну.

Она опустила глаза.

— Беатриче, — прошептал я, и она снова подняла на меня взгляд. Он поразил меня в самое сердце, и я все понял без слов. Наши губы слились в безмолвном и бесконечном поцелуе, от которого у меня замирало сердце и подкашивались ноги.

Не знаю, сколько длился этот поцелуй, но я пришел в себя, только когда оторвался от губ Беатриче. И тут же услышал, как в соседней комнате перешептываются слуги, которые, похоже, подслушивали. Но мне это было безразлично.

— Беатриче, — прошептал я, сжимая ее в своих объятиях. — Сколько нужно времени, чтобы сшить подвенечное платье?

* * *

У «Белого гуся» меня ждал Тихон, вручивший мне записку, которую написал Горлов. Я пробежал глазами текст и, нахмурившись, посмотрел на Тихона. Тот пожал плечами, всем своим видом показывая, что должен был только отдать послание.