Любовь и честь

— Ты усыпила слуг короля, чтобы другие могли свободно действовать в твоем доме, — жестко проговорил он. — Зачем они приходили? Что взяли?

Нора отвела взгляд. Дрожащий свет лампы падал на грубые деревянные доски пола, вырывал из темноты стопу залитых воском сырных кругов. Дальше была сплошная тьма.

— Оружие? — спросил он. — Или свинец? Говори же!

— Почему я должна говорить? — Она снова повернулась к Эдриану. — Почему я вообще должна с тобой разговаривать? Кто вы для меня, сэр?

— Ну как же, я самая большая твоя забота. — Он удерживал ее взгляд, как будто хотел что-то разглядеть в ее глазах. — Будь это иначе, ты не стала бы останавливать этих людей и позволила бы им перерезать мне горло.

Лицо Норы вспыхнуло.

— Не льсти себе, что я сделала это из нежных чувств.

Он криво усмехнулся.

— И может быть, я в этом уже раскаиваюсь.

— Поздно. Ты, милая, уже влипла. Что бы ты ни говорила, тебе это не поможет.

Ласковое обращение выбило ее из колеи. Понятно, что это сарказм. Нора опустила взгляд на руки. Пальцы нервно теребили испачкавшиеся за эту ночь юбки. Она чувствовала себя изможденной, немытой, отупевшей.

— Слуги поднимутся только через несколько часов. Давай проведем их в тишине.

— Тебе известно, что я должен сделать, как только выйду из этой комнаты.

— Мне ничего не известно ни о твоих намерениях, ни о том, что ты должен сделать.

— Я тебе ясно все объяснил.

— ...и мне нет до этого никакого дела! — Она перестала возиться с юбками и гневно посмотрела ему в глаза: — Если ты арестуешь меня, то, думаю, я пожалею, что спасла тебе жизнь. Зато я по крайней мере смогу высоко держать голову на Страшном суде. А это куда важнее. — И не успел он ответить, как она добавила: — А кроме того, твоя смерть принесла бы на наши головы дополнительные беды.

Нора ждала резкой отповеди и даже сама могла подсказать ему аргументы: со всеми бедами, которые она уже на себя навлекла, что-то новое уже не имело бы никакого значения.

Но прежде чем ответить, Эдриан долго молчал, потом безжизненно произнес:

— Да, в этой жизни я и правда доставил тебе много бед.

Нора была поражена. Какие странные слова! Что скрыто в них — извинение или насмешка? Нора ничего не могла прочесть по его лицу.

Эдриан сидел в расслабленной позе, привалившись к бочке с маринованными фруктами, вытянув одну ногу, а другую согнув в колене и положив на нее руку. Должно быть, его рана и правда не очень серьезна. Уж слишком спокойно он ведет себя, чтобы испытывать сильную боль.

Сама Нора ощущала острую, болезненную тревогу. Пожалуй, для нее естественно беспокоиться о нем. Ведь она чувствует сострадание не к мужчине, в которого он превратился, а к тому юноше, который был воплощен в этом теле и которого она любила, когда была девушкой.

И наверное, Эдриан прав — он сгубил эту девушку так же верно, как если бы сам отдал ее замуж за Тоу. Теперь Нора ее почти не помнила. Та девушка смотрела на мир как на бесценный дар и обещание счастья. Она видела в нем только прелести. Ей ни разу не случилось посмотреть в зеркало, чтобы понять, как ее оценят другие, какая улыбка их ублажит, а какая гримаса вызовет гнев.

В своем отражении она видела лишь себя, свои суждения, свои надежды и горести. Ей ни разу не пришло в голову, что она лишь собственность, ожидающая покупателя.

Брак открыл ей глаза. Женщина никогда не принадлежит себе.

— Ты так странно на меня смотришь, — мягко произнес он. — Такие глаза я видел в темных переулках, когда ко мне приближались люди с ножами.

Нора мимолетно удивилась, что в своем воображении он связывает ее с ночными убийцами. Но, как видно, он прав, и это пламя, сжигающее ей душу, — ненависть.

— Ты винишь меня, — пробормотал он.

Никакие другие слова не могли поразить Нору сильнее. Они стрелой застряли в ее груди. Он признает, что знает... Но чему он тогда удивляется?

— Да. — Слово сорвалось с ее губ и кануло в тишину, растаяло в ней как дым. Как тихо в доме. Кажется, что во всей вселенной остались только они вдвоем, запертые в этом крошечном облаке света, который тоже скоро умрет, проглоченный темнотой.

В этом замкнутом, объединившем их мире горькие мысли вдруг облеклись в слова, и слова эти падали на голову того, кто их заслужил.

— Да, я виню тебя, — отстраненно проговорила она. — Справедливо ли, не могу сказать. Но... — Лучше бы ей никогда его не знать. Или пусть, бы они остались такими, как в раннем детстве — дальние соседи, почти ничего не значащие друг для друга. — Иногда мне действительно кажется, что ты погубил меня.

Эдриан никак не реагировал, только смотрел на нее, и все.

— Прямо библейский сюжет, — наконец произнес он.

Нору охватил дикая, первобытная ярость.