Любовь и честь

Ее взгляд опустился на руку Эдриана — большую, сильную. Она чувствовала мозоли там, где его ладонь касалась ее кожи. Эдриан — воин. Он служил ее величеству на континенте, вел дипломатические переговоры между королевой Анной и Георгом Ганноверским. Мощь его тела — лишь отражение того, чем ему приходилось заниматься при дворе. Эго тело любило ее раньше и обволакивает теперь. Они так долго старались быть чужими друг другу, но это невозможно, они не чужие. Ведь когда-то, давным-давно, он вернулся за ней. Он пытался ее защитить, потому что тогда она принадлежала ему.

— Я носила твоего ребенка, — безжизненно проговорила Нора и почувствовала, как он напрягся.

Несколько долгих мгновений они смотрели друг другу в глаза. Нора сама удивилась своим словам. Страшная тайна, долго оберегаемая и хранимая так же тщательно, как и заостренный осколок стекла, вдруг вылетела из ее губ! Следующих своих слов она тоже не ожидала:

— Я не предавала тебя. Я ничего не сказала им о малыше. — Нора сглотнула. — Как я могла? Я была так невежественна... Я не заметила признаков. Заметила камеристка. Она догадалась, что я беременна, и пошла к моей сестре, упокой Господь ее душу, а та обратилась к моему господину — отцу. Я так и не назвала твоего имени, но они нашли телескоп, который ты мне дал.

Он так стиснул ее руку, что стало больно.

— Ребенок...

— Я потеряла его раньше, чем у меня появился живот. Он заставил... — Она резко втянула воздух. — Какой-то отвар. Я не знаю, что это было. Я от него... заболела.

— Твой отец, — сквозь зубы процедил Эдриан.

— Нет, лорд Тоу.

— Он знал?!

— О да. — Она неприятно хохотнула и сама испугалась этого звука. Все это было так давно. Рана должна бы затянуться, но сегодня Нора узнала, как дела минувших дней могут перевернуть всю жизнь человека. И через столько лет молчания она вдруг заговорила об этом... с Эдрианом!

Как видно, она сошла с ума. Бессонница подорвала ее силы. Его глаза застилали ей весь мир. Как отчетливо видна каждая ресница! Он с ней — и больше она ничего не чувствует. Он возвращался за ней! Лишь за этот шаг, за одно это проявление мужества Эдриан заслуживает знать все.

— Мой господин, мой отец сказал... сказал, что я не выйду за тебя замуж. А когда я отказалась повиноваться, он сообщил, что ты сам не хочешь на мне жениться, что ты посмеялся над его предложением: ты сказал, что я не католичка, что я шлюха и не достойна быть твоей женой.

— Это ложь.

— Я догадалась, — слабым голосом отозвалась Нора. — Неужели ты думаешь, я могла в это поверить? Ни за что. Мне рассказали, как они избили тебя во дворе, хотя сама я не видела. А потом мне сказали, что ты уехал за границу, и привели твоего брата, чтобы он подтвердил. — Нора осеклась и прикрыла веки. — Я носила твоего ребенка, Эдриан. Они говорили, что я позор семьи, морили голодом меня и ребенка в моей утробе. Что мне было делать, чтобы спасти ребенка? Ведь ты оставил меня. Тоу казался единственным выходом.

Воспоминания о тех днях впечатались в ее плоть. Сейчас они хлынули наружу и грозили утопить своим темным удушающим потоком.

Ей показалось, что спутанные пряди волос, рассыпавшиеся по плечам и лицу, тоже душат ее. Пытаясь освободиться, она раздирала их пальцами и радовалась испытываемой боли. Но этого было мало. В горле стоял ком. Ей нужны воздух и свобода. Нора оттолкнула руку Эдриана, вырвалась из его объятий и соскользнула на пол. Эдриан будто застыл и не пытался ее остановить, а просто сидел и смотрел на нее.

Каменный пол был холодным и гладким. Нора приложила к нему ладонь, чтобы остудить лихорадочное возбуждение. Ей было так дурно, что даже дышать приходилось с осторожностью.

«Расскажи. Расскажи все».

Она с болью стиснула кулаки и заставила себя взглянуть на Эдриана. На его шее, отсчитывая удары сердца, мощно билась синяя жилка.

— Тогда я не знала, — продолжала Нора, — что они все рассказали Тоу, не знала о соглашении, которое они заключили. Ничего не знала. В нашу брачную ночь, после того как он... сделал свое дело, Тоу приказал принести напитки. Я была уже... не в себе. Пьяная, опоенная — назови это, как хочешь. Я выпила отвар, который он мне подал. — Воспоминание как будто вновь разбудило ту старую боль. — Зелье подействовало. Больше я не беременела.

— Бог мой, — тихонько пробормотал Эдриан и прикрыл рот дрожащими пальцами. — Бог мой, Леонора!

— Не думаю, что Бог станет заниматься такими вещами. Его дело — судить нас на Страшном суде. В этом мире мы сами должны заботиться о себе.

Эдриан заморгал, словно слепой.

— И ты... — Он со свистом втянул в себя воздух. — Ты хочешь, чтобы я пощадил твоего брата?

Нора подняла на него глаза:

— Эдриан, он был единственный, понимаешь, единственный, кто выказал мне хоть какую-то доброту. — Это Дэвид тайком передавал ей хлеб и воду. Он привел Гризель вместо служанки, которая так жестоко предала ее. Он, не боясь отцовского гнева, пытался ее утешить, когда другие от нее отступились. И он винил себя за то, что ввел Эдриана в дом. — Дэвид — это все, что у меня тогда было, — прошептала она. — Только он помогал мне.