Любовь и честь

В нашем отряде было восемнадцать шотландцев, не считая Макфи и, разумеется, меня самого. При первых же звуках волынки все шотландцы сразу же расправили плечи и встряхнулись, заставляя гарцевать своих лошадей. Их немедленно поддержали наемники-ирландцы. Что касается русских наемников, то им эта музыка казалась мистической. Финны и датчане находили ее забавной, а немцы восприняли звуки музыки как сигнал выпрямиться в седлах и показать свою молодецкую выправку.

Макфи здорово играл, и я должен был согласиться с теми, кто утверждал, что волынка прекрасный музыкальный инструмент для военных. Ее резкие звуки слышно сквозь шум любой битвы. Вот и сейчас один из дозорных даже вернулся назад, чтобы узнать, что происходит, а ведь они были больше чем за полмили от нас. При виде его изумленного лица в колонне послышался смех. Настроение у солдат улучшилось.

Макфи играл около получаса, а потом попросил меня помочь ему упаковать волынку обратно в мешок.

— Хорошего понемножку, — подмигнул он мне. — Не будем их баловать.

Я подмигнул в ответ.

Настанет день, когда я буду лежать в засаде и смотреть на британскую колонну, шагающую под эти же самые звуки волынки, и память будет рвать мое сердце на части. Но это все еще впереди. А в тот момент все, чего я хотел, — это побыстрее покончить с казаками и вернуться в Санкт-Петербург, чтобы иметь возможность замолвить слово за своих соотечественников перед императрицей. И словно торопясь исполнить мое желание, на дороге у ручья показались несколько беженцев, рассказавших нам о том, что прошлой ночью казаки напали на их город и разграбили его. Этот город назывался Казань.

26

— Казань за следующим холмом! Во всяком случае, раньше была там! — Горлов говорил громко, чтобы все слышали и понимали, что для нас, даже если город уничтожен, это ничего не меняет. — Нас всего три сотни, а казаков тысячи. Но они банда разбойников, а мы солдаты. Они всю ночь пили водку и дебоширили, а мы хорошо выспались и отдохнули.

Солдаты молча слушали его. Все они были отчаянными храбрецами и прибыли сюда по доброй воле, но все же Горлов счел нужным ободрить их перед тем, как они въедут в город.

— Мы можем атаковать их, а можем отступить и подождать подкрепления из Москвы.

— И сколько еще городов они сожгут, пока мы будем ждать? — спросил я.

Дым от горящего города стелился между деревьев, и ветер иногда доносил до нас пьяные вопли и женские крики, но самого города не было видно из-за сплошной серой пелены. Эти крики сразу подсказали нам ответ — атаковать.

— Как только мы ринемся в атаку, назад пути не будет, — предупредил Горлов. — Казаки не дадут нам отступить. Либо они нас порубят, либо мы их. Другого пути не будет, поэтому помните: они не привыкли к долгим боям. Мы солдаты императрицы, и этим крестьянам покажется, что нас в десять раз больше. Пугачев силен только числом своих людей. Их хватает на то, чтобы сжигать города и резать дворян, но против хорошо обученных солдат им не устоять.

* * *

Мы двинулись шагом в серую пелену. Прошлогодняя трава заглушала топот копыт, когда мы выехали из-под защиты деревьев. Горлов взглядом показал мне, чтобы я держался рядом с ним. Пока мы, по-прежнему сдерживая лошадей, шагом продвигались сквозь дым, пытаясь хоть что-то разглядеть впереди, крики стали громче, но изменились: мы больше не слышали дикого хохота, женского визга и пьяных воплей.

— Они знают, что мы здесь, — уверенно сказал Горлов и громко скомандовал перестроиться в боевой порядок. А между тем неясные вопли постепенно перешли в песню. Это была боевая песня, лихая, бесшабашная.

Горлов распределил офицеров по местам. Я смотрел на наших солдат и сразу отличал старых вояк от тех, кто лишь недавно начал зарабатывать на жизнь солдатским ремеслом. Один из таких солдат, совсем юный (ему, наверное, и двадцати не было), вглядываясь в дым, тревожно заметил:

— Их тысячи! У нас нет никаких шансов.

Я покосился на Горлова, но тот и виду не подал, что слышал это.

Ветер изменился и немного разогнал дым, и мы увидели людей, выбегавших из дымящихся развалин, которые еще совсем недавно были процветающим городом. Мы молча сидели в седлах и смотрели, как огромная толпа накатывается на нас по полю. В основном это были совершенно потерявшие голову, захмелевшие крестьяне, вооруженные чем попало — вилами, косами, граблями и даже мотыгами. Вперемешку с ними скакали казаки, больше похожие на дервишей, отчаянные, пьяные, с соломой, запутавшейся в волосах и бородах.

— Их все больше и больше, — в голосе юного наемника послышалась паника.

— Верно, — ответил я. — Но казакам приходится нагайками гнать свою пехоту. Вон, смотри!

Несколько конных казаков саблями плашмя лупили кучку крестьян, пытавшихся улизнуть с поля боя. Когда замечаешь, что противник не слишком рвется в бой, — это ободряет.

— Видишь? Это хороший знак, — поучительно заметил я юнцу.

— Ага, — согласился Горлов. — А вон тот плохой.

Он кивнул на вершину холма, где темной тучей появилась лавина всадников. Их предводителя мы узнали сразу.

— Волчья Голова! — вырвалось у меня.