Любовь и другие иностранные слова

Может, где-то в глубине души некоторые из девочек – например, подружки Софи – так поглощены своей завистью к ее красоте, что иногда просто не могут держать это чувство в себе, и ненависть выливается наружу. А они притворяются, что шутят, и маскируют злость комплиментами.

А может, они это делают специально. Может, они говорят о ненависти, потому что сами хотят? Потому что им так больно, что единственный способ облегчить эту боль – это заставить Софи тоже немного пострадать? Но разве у них есть право говорить такое?

Ненавижу этот дневник.

Среда, 15 октября, 01:42

Я не ненавижу Кейт. Я злюсь. Она загнала меня в ловушку. Мне обидно, что родная сестра угрожает унизить меня, просто для того чтобы у нее было средство меня сдерживать. И еще меня бесит, что из-за нее я не могу заснуть, сижу тут и препарирую собственные чувства, потому что этого требует мой ужасный дневник. До чего обидно, что теперь она может контролировать наши отношения. Но я ее не ненавижу. Я не ненавижу Кейт. Чувствовала ли я ненависть, когда писала эти слова? Да, поначалу. Но была ли это ненависть? Нет. Просто сильная эмоция, которая поглотила меня на время. Взрыв ярости, за которым крылось… что? Бессилие, грусть, отчаяние. Ненавидеть не так больно, как страдать. Я рада, что не сказала ей про ненависть. Теперь я понимаю, почему родители отговаривают нас произносить это слово. Его очень сложно будет взять назад.

Наверное, как и «Я тебя люблю».

Но Эмми Ньюэлл не права. Любовь и ненависть не стоят рядом на шкале эмоций. Может, она неправильно понимает, что значат эти слова, а может, ошибается в своих чувствах к Нику.

Я откладываю ручку.

С меня довольно: мой дневник выжал из меня все соки, но я все еще продолжаю злиться и огорчаться. Сижу и таращусь на белую и мглистую пустоту потолка. Где-то между 2:20 и временем, когда я засыпаю, злость и печаль приносят свои плоды. Я ставлю будильник на 5:55 и злорадно ухмыляюсь. Еще злорадней, чем совсем недавно улыбалась Кейт.

Глава 30

Я стою в пустой душевой кабинке целую вечность. Как мне кажется, проходит несколько часов. Если придется, я пропущу социолингвистику. Если придется, я простою тут до вечера.

Секунда проходит за секундой. Минута за минутой. И еще, и еще. И вот… и вот я слышу, как закрывается дверь.

Я, наверное, сейчас упаду в обморок от недостатка кислорода. Но мне нельзя дышать, иначе я засмеюсь и все испорчу, а такой момент упускать нельзя. Еще три секунды. Еще две. Одна. Медленно, очень медленно я оттягиваю занавеску назад, и – щелк!

Кейт вопит.

Я бегу!

Добежав до спальни, я запираю дверь на замок и загружаю фото на компьютер быстрее, чем Кейт успевает натянуть трусы и спустить воду. Прежде чем она начинает молотить ко мне в дверь (а мы обе не хотим вмешивать в это родителей), я распахиваю ее и гордо демонстрирую Кейт снимок, который назвала «Королева Кейт восседает на троне».

Она бросается к компьютеру, но я успеваю его выключить.

– Маленькое чудовище! – шипит она.

– Отдай мне письмо, и я все удалю.

– Удали, и я верну тебе письмо.

– Ну уж нет, – весело говорю я.

Она складывает руки на груди:

– И что дальше?

– Пат, – говорю я. – Спроси у Джоффа, что это такое.

– Я знаю, что это.

– А еще говоришь, что не одаренная.

– Джози, – цедит Кейт сквозь стиснутые зубы.