Любовь и фантазия

Каждая женщина, завернувшись в покрывало, делавшее ее безликой формой, приближалась медленно и торжественно. Затем откуда-то из-под полы высовывалась рука и роняла диадему, брошки, пару халхалов, три, четыре или пять перстней… За ней почти тут же следовала другая. Счет велся безошибочно, на дощечке записывалось количество драгоценностей и их наименование.

Операция эта длилась больше часа. Шериф тем временем прогуливался на своем коне рыжей масти чуть поодаль.

Но вот внезапно все замерло, остановилось: из палатки командира с открытым лицом выходила невеста. Она нарочито надела все свои драгоценности. В руках у нее была диадема. Она пришла последней и выступала весьма торжественно. Казалось, она одна несла на себе все драгоценности города. «Из-за нее все наши беды!» — воскликнула одна из мачех.

Бадра шла с опущенными глазами, как будто наизусть знала путь. Ее кормилица, шедшая следом, причитала со слезами: неужели у девушки никогда не будет свадьбы?.. Шериф, собравшийся было удалиться, остановился, созерцая красочную сцену, а свет зари таял, растворяясь за живой изгородью из кактусов.

Бадра в нерешительности замерла перед Исой бен Джинном, не осмелившимся вымолвить ни слова; глядя на нее с восхищением, он тоже решил стать безучастным зрителем.

Величавым жестом она плавно опустила свою диадему можно было подумать, что она находится в спальне для новобрачных, затем положила слишком тяжелые серьги, четыре, пять, нет, шесть жемчужных ожерелий, потом по меньшей мере с десяток брошек и еще… «Аллах! Аллах!» вздыхал шауш, потребовавший другой ящик. Великолепие драгоценностей и ослепительная красота самой невесты настолько ошеломили писаря, что он забыл вести положенный учет.

На девушке не осталось ничего, кроме легкого платья в мягкую складку и жилета с широкими газовыми рукавами.

Резким движением она сняла, чтобы положить ее рядом с другими драгоценностями, шитую золотом островерхую шапочку — вырвавшись на волю, ее густые черные волосы рассыпались по плечам. Затем, проворно наклонившись, она сняла свои туфли зеленого бархата, тоже шитые золотом. И таким же точно мягким движением танцовщицы спустила на бедра пояс из тяжелых старинных монет. Потом, снова наклонившись, она схватила свои халхалы, чтобы протянуть их как бы украдкой совсем оторопевшему шаушу. И тут послышался топот копыт. Это Бу Маза ускакал прочь на своем коне.

— Довольно, ради Аллаха! — воскликнул Иса, глаза его горели, он не мог оторваться от этого зрелища.

— Довольно! — взвыл женский голос откуда-то из гущи пленниц.

— Уж не собирается ли она раздеться догола? — подхватил другой в передних рядах. Со всех сторон раздавался враждебный ропот.

В тот же миг кормилица подбежала к ней. Она обвила руками хрупкую фигурку девочки в изумрудном платье с развевающимися на ветру волосами, а та, устремив взор к небесам, твердила тихонько, словно про себя:

— Я — нагая! Хвала Ачлаху, я совсем нагая! Хвала…

Мулатка с материнской нежностью мало-помалу успокоила свое измученное дитя и потихоньку втиснула ее в самую гущу ропчущих женщин.

Никто из них не поинтересовался судьбой второй девушки — дочери убитого аги. Палатку шерифа сложили. Его колонна двинулась первой со знаменем впереди, с оркестром флейтистов и барабанщиков, пронзительная музыка которых будоражила душу. Шествие замыкали воины Исы бен Джинна со своими мулами, сгибавшимися под тяжестью драгоценностей и выкупа.

Две недели спустя полковник Сент-Арно, окурив неподалеку от пещер Накмариа очередную группу сбеахов, повстречался наконец с войском Бу Мазы, пытавшегося на какое-то время уклониться от битвы.

Ему-то в руки и попали несметные сокровища, а заместитель Сент-Арно, Канробер, разогнал приверженцев Бу Мазы… Дочь аги, плененная шерифом (зачем она оставалась в его палатке — чтобы по-прежнему оскорблять его, бросая ему вызов? — никто так и не узнал), исчезла в суматохе боя. Через два дня ее брат, служивший проводником спаги Канробера, проезжал мимо одного дерева.

— Брат, Али, брат! — раздался тихий, испуганный шепот.

Сын аги остановился под ветвями дуба. Маленькая фигурка оторвалась от дерева и прыгнула прямо в седло изумленного молодого человека.

— Я прячусь здесь уже два дня! — прошептала девушка, обняв брата.

Возвратившись в Тенес, французские солдаты поведали о встрече брата с сестрой настоящее чудо… А на базарной площади Мазуны бродячие сказители мед-дахи — рассказывали народу, как султан, обещанный пророками, вернул «нагими» жен и дочерей вероломных предателей и их приспешников. Распродав все свое добро и прогнав обеих жен, Мохамед бен Кадрума решил совершить паломничество в Мекку вместе с дочерью.

— По возвращении, — объявил он кое-кому из своих близких, — я уже не вернусь в этот город, который утратит свою свободу! Подобно многим другим, я отправлюсь в изгнание-в Тунис, в Дамаск, а может, и в Стамбул.