Любовь и французы

В сущности, Бонапарт смотрел на женщин глазами военного. Он благосклонно относился к браку, так как его войска нуждались в пополнении, и авторы нового Гражданского кодекса сочли нужным установить, что муж является главой семьи. Легкость расторжения брака была единственным нововведением — вероятно, эту статью в кодекс включил сам Бонапарт, когда понял, что ему не дождаться наследника от Жозефины. На приемах и при дворе его величества у гостей меркло в глазах от золотого шитья мундиров. Женщины сходили с ума по его бравым офицерам — никогда еще военная форма не оказывала на любовь такого сильного воздействия. Как отмечал месье Анри д’Альмера, «это был чрезвычайно эротичный период — ведь вокруг было такое множество мундиров» ^{219}.

Жены и любовницы сопровождали генералов к месту сражения, переодевшись мужчинами.

В гардеробе каждой эмансипированной женщины был мужской наряд для подобного рода рискованных экспедиций. (Любовницы влетали в копеечку. Клотильда, танцовщица из Оперы, получала от своего любовника, князя Пиньятелли, сто тысяч франков в месяц, но бросила его ради предложившего ей в год на четыреста тысяч больше адмирала Мазареде. Из-за бытовавшей в то время повальной моды на платья и мебель в одном стиле, дамам требовались огромные суммы, чтобы угнаться за быстро менявшимися тенденциями. В 1807 году расходы на petite maitresse включали (в год) стоимость трехсот шестидесяти пяти пар туфель, шестисот платьев плюс пятьдесят тысяч фунтов на мебель — греческую, римскую, этрусскую, турецкую, арабскую, английскую, персидскую, китайскую и псевдоготическую, и за одну кровать ^{220}— еще двадцать тысяч.)

Начиная с конца Революции возник ряд новых типов: слегка прикрывавшие тела прозрачными тканями merveilleuses [246]и нимфы, а также выделявшиеся своими причудливыми костюмами и жаргоном incroyables [247]и petits maitres. Нимфа в 1800 году, по утверждению С. Мерсье, проводила время «танцуя, читая романы и ничего не делая. Двадцать лет назад ни одна девица не осмеливалась выйти на улицу иначе, как в сопровождении своей матери. Революция все переменила. В наши дни они с утра до ночи снуют туда-сюда, свободные как ветер. Прощай, рукоделие...»

Incroyables, враждовавшие с роялистами из Club de Clichy [248], туго завивали волосы, носили узкие галстуки, короткие трости и лорнеты. Они отличались бесцеремонностью и невежеством — образование было заброшено в течение нескольких последних лет.

Merveilleuses ходили в шмизах ^{221}из тончайшего газа или хлопка, конфискованного во время блокады с английских кораблей. Мадам Гамелен осмелилась даже выйти на улицу, будучи совершенно голой под своим шмизом, но на Елисейских полях ее освистала чернь. Эта дама отнеслась к совету Жан-Жака Руссо о том, что «конечности должны быть свободны под покрывающей их одеждой; ничто не должно препятствовать их движениям, ничто нигде не должно быть стянуто, и ничто не должно прилегать чересчур тесно»,— несколько серьезнее, чем следовало.

Одна молодая женщина появилась на вечере одетая так легко, что гости заключили пари насчет того, сколько весит ее наряд, включая украшения и модные греческие котурны. Большинство мнений сходилось на цифре примерно в два фунта, но, когда дама, пройдя в соседнюю комнату, сняла с себя все, что на ней было, вес ее одежды составил всего лишь один фунт! Гости бурно зааплодировали, когда им сообщили эту цифру.

Жизнь была шумной и веселой, аппетиты — огромными. Даже нимфы ели много. «Если вы видели наших elegantes [249]во время ужина,— отмечал современник,— если вы видели, какое количество еды эти нимфы способны уничтожить, то вы, наверное, затруднитесь ответить, каким образом молодые дамы ухитряются быть такими стройными. Глядя на этих хрупких красавиц и подсчитывая, сколько они съели после бала — ветчины, паштетов, птицы, соте из куропатки и всякого рода пирожных,— человек имеет право ожидать более пухлых плеч и округлых рук».

Ужинать в эпоху Империи было принято в два—три часа ночи. Общественная жизнь была чрезвычайно насыщенной. Дамы и их кавалеры часто посещали бывшие в большой моде балы-маскарады в Опере, роскошные празднества в парке Багатель, в иллюминированных садах Тиволи и несчетное число вечеринок, на которых танцы продолжались до рассвета. Любимыми танцами были гавот и вальс — тот самый вальс, предполагающий плавное скольжение, «как масло по полированному мрамору», согласно курьезному определению того времени.