Любовь и французы

Фривольной реакцией на короткий период ханжества в начале царствования Людовика XVIII было появление «дыроколов» — достопримечательности, вдохновлявшей парижских сочинителей уличных песенок с 1818 по 1821 год. Первый из опознанных «дыроколов» с виду походил на военного и носил ленту ордена Почетного легиона. Он уколол в ягодицы молодую женщину, сидевшую на скамейке в саду Тюильри со своей пожилой спутницей. Бедняжка потеряла сознание от боли. Вслед за этим случаем, преданным широкой огласке, последовали многочисленные нападения в разных местах. Трех женщин «подкололи» (в ту же чувствительную область), когда они выходили из Оперы, еще одну — на Елисейских полях; затем «подшутили» над шестилетней девочкой, стоявшей перед отцовской лавкой. Девушка-работница прислала в Gazette de France [252]открытое письмо, в котором предупреждала всех «дыроколов», что она всегда ходит, одной рукой поддерживая юбки, а в другой сжимая заряженный пистолет. «Если меня «подколют»,— заявляла девушка,— я не стану визжать или кричать «Помогите!», а просто развернусь и вышибу «дыроколу» мозги!»

Этот новый вид нарушений общественного порядка озадачил полицию; ни одного «дырокола» не удавалось изловить. Тогда один из полицейских придумал блестящую хитрость. За пять франков в день были наняты двадцать проституток из борделей; им дали несколько уроков скромных манер и велели прогуливаться взад-вперед по главным улицам столицы, чтобы привлечь внимание «дыроколов»; за женщинами незаметно следовали полицейские. Каждое утро в течение восьми дней проститутки собирались в кабачке «Белый крест» у перекрестка Монтескье и отправлялись на рискованную прогулку по Парижу, однако все их старания были тщетны — ни один «дырокол» не клюнул на приманку и не захотел «подкалывать» их; девицы вернулись в свои бордели с сорока франками в кармане и целыми ягодицами. Сообразительный аптекарь по имени Либер пустил в продажу специальный бальзам для женщин, подвергшихся нападению, а не менее предприимчивый оружейник изобрел прикрывающий ягодицы легкий стальной щит. Повинуясь неписаному закону, коему подчинено распространение в обществе всякого рода заразительных глупостей, «дыроколы» появились и на улицах других европейских городов: Гамбурга, Брюсселя, Мюнхена, Лондона — и прекратили свои бесчинства только в 1821 году, когда даже популярная песенка «Милый мальчик-“дырокол”» вышла из моды.

С реставрацией буржуазной монархии после революции 1830 года в моду вошла любовь нового типа: романтическая, томная, с налетом готики (тенденция, обязанная своим появлением сэру Вальтеру Скотту и нашедшая свое продолжение в ряде французских романов, где действие разворачивалось на фоне старинных замков, пропастей, заброшенных кладбищ и таинственных лесов).

Исторические пьесы Александра Дюма и Виктора Гюго, а особенно костюмы занятых в них актрис, производили громадное впечатление на зрительниц. «Кто эта дама? — вопрошал писавший о моде современник.— Это владелица Куси? У нее свисающие рукава, как у Маргариты Бургундской, длинный шлейф, огромное жемчужное колье. Украшения и кошелек для раздачи милостыни делают ее похожей на даму четырнадцатого века. Но это всего-навсего супруга богатого лавочника, которая недавно побывала на представлении пьесы господина Дюма-отца. А вон та красавица наверняка блистает при дворе Карла VI? Ошибаетесь. Просто она, посмотрев пьесу Перрине Леклерк ^{223}, настояла на том, чтобы причесаться, как мадемуазель Жорж в роли Изабеллы Баварской ^{224}. Какая необыкновенная разница между характерами и одеждой женщин! Нежная и ласковая девушка причесывается, как Норма ^{225}— убийца детей, а лучшая из матерей старается, чтобы ее платье походило на костюм маркизы де Бренвильер — прославленной отравительницы!» ^{226}

Люди одевались, как трубадуры, и пели средневековые романсы. Считалось романтичным иметь траурный вид и жаловаться на разбитое сердце. В моде были мелодрамы. Актер Дюбюйи, практикуясь в выражении горя, взял привычку присоединяться к траурным кортежам и посещать отпевания, так что близкие и друзья усопших удивлялись, когда незнакомый плакальщик окроплял их слезами.

У дам была в моде бледность. Современник писал: «Я знал множество молодых особ, которым их здоровый румянец доставлял сильнейшие огорчения». Искусство падать в обморок доводилось чувствительными и влюбчивыми дамами до совершенства, они умели терять сознание в любой удобный для них момент и оставаться без чувств от минуты до получаса — сколько требовалось; были обмороки лирические — от экстаза, вызванного чтением произведений романтической поэзии, обмороки драматические, обмороки ревности, обмороки укоризны... ^{227}