Любовь и голуби

Ксенин ставит пластинку.

Пауза.

Ксенин. Слушайте, будет переход… Так… А теперь подъем… Вот. Тихо… тихо…

Появляются Доя и Юн.

Свидания в шесть утра! Можете себе представить?

Юн. Я бросал в твое окно камешки, а тебя все нет.

Доя. Я думала, это голуби. Они всегда стучат в окно.

Ксенин. Если не придет… Мне казалось – умру.

Юн. Тебе холодно?

Ксенин. Конечно же, было прохладно. Еще замерзали по утрам лужи, не было на деревьях листвы. Дымка была. Светло-зеленая дымка в аллеях уже была. И солнце. Много, много, много солнца и тоже прохладное, но… тихое, нежное… и прохладное. Мы ходили, хрустели лужами, целовались.

Доя. Сначала боялась, теперь нет. Хочешь туда пойти?

Юн. В собор?

Доя. Сердце: тук-тук-тук-тук-тук. А с тобой не боюсь.

Поцелуй.

Ксенин. Однажды в заброшенной церкви я показал ей фреску… Спас Нерукотворный. До сих пор помню ее глаза… Она смотрела вверх, дыхание замерло, ладонью зажала рот, словно боялась, что не выдержит и крикнет… на ресницах слезы – вот-вот упадут.

Доя. Что это?

Ксенин. Я понимал, что объяснять ничего не надо, потому что сейчас она знала, видела, чувствовала нечто такое, отчего мне стало не по себе. Словно умер кто-то… и перешел здесь, рядом… Его не видишь, а знание есть. Что это?

Юн. Чистый звук.

Ксенин. Что?

Семен, Алла Филипповна (вместе). Что?

Ксенин. Чистый звук. Слышите?

Семен, Алла Филипповна (повернув головы к проигрывателю). А-а.

Ксенин. Когда вышли из церкви, на паперти сидел старик. На коленях у него лежали ветки вербы, большущая охапка. Он протянул нам несколько веток, и мы взяли. Я хотел расплатиться, а он вместо денег стал просить легкой смерти. Чтобы мы у Бога попросили для него легкой смерти, даже если мы в Бога не верим. И, вы знаете, мы попросили, хотя и не верили.

Алла Филипповна (вздохнув). Чего только в жизни нет.

Семен. Боли человек боялся, видишь?

Алла Филипповна. Да уж не с бухты-барахты… видишь…

Ксенин. Потом поссорились… Из-за чего? Не помню. А-а! Сколько было веток?

Юн (показывая Дое вербные ветки). Четыре.

Доя. Брось их.

Юн. Я не суеверный.

Доя. Отдай. Я прошу тебя, Юн.

Юн. Догоняй. (Убегает.)

Доя (бежит за Юном). Юн! Подожди!

Она остановилась. Юн стоит чуть в стороне, держа над головой пылающий серебром вербный факел.

Ксенин. Поздно.

Доя и Юн исчезают в темноте.

Алла Филипповна. Теперь считай не считай. Кого-кого, а от Наташки не ожидала.

Ксенин. Я просто не успел. Если бы… Она сказки очень любила. И я рассказывал. Спрячемся где-нибудь, она прижмется ко мне, и рассказывай ей новую сказку. Действительно любила сказки, не кокетничала. Когда запас иссяк, я их стал сочинять.

Алла Филипповна (всплеснув руками). И по сию пору сказками кормил?

Ксенин. Нет. Теперь нет.

Алла Филипповна. Семка, может, правда сбегаешь? (Выключила проигрыватель.)

Семен. Куда, Аля?

Алла Филипповна. А то не понял? Вот сказка так сказка.

Семен. За бутылкой, что ли?

Ксенин. Не надо.

Алла Филипповна. Сергей, может, легче станет. Заговариваешься уже…

Ксенин. Теперь нужна одна. Самая важная и на всю жизнь.

Алла Филипповна. Смотри, что творится. Кто нужен?

Семен. Сказка. (Ксенину.) Сережа, я правильно понял?

Ксенин. Вот ее-то я сейчас и думаю.

Семен. Что-то пишешь?

Ксенин. Нет, думаю. И не успел. Опоздал.

Сквер. На скамейке сидит Юн. Появляются Бириш и Коста. Бириш слегка пьян.

Бириш. Дальше.

Коста. Я беру металлическую ложку…

Бириш. В какую руку?

Коста. В правую.

Бириш. Ты меня сведешь с ума, малыш.

Коста. В левую.

Бириш. Продолжай.

Коста. Потом беру кость и бью.

Бириш. По голове бы твоей… Бью. Я чуть со стыда не сгорел: не можешь жижку из кости достать.

Коста. Но я не люблю жижку, папа.

Бириш. Не говори глупости! Я люблю, господин Майор любит… да все любят. А ты – нет? Кстати, когда пели гимн, ты смотрел опять в пол. Все мальчики смотрели на господина Майора, кроме тебя. Твой отец – почетный член Майората, и ты должен для остальных быть примером. А не заставлять краснеть отца. (Увидел Юна.) Или хочешь стать таким же оболтусом, как эти?

Коста. Идем, папа.

Бириш. Сидит… Как у себя дома.

Коста. Папа, не надо.

Бириш. Чем они вас так приворожили? Шляются по городу, как бездомные собаки, ничего их не волнует, ничего им не надо… Ленточки на себя понацепили… Выродки.

Коста. Они скоро уйдут, папа.

Бириш. Нечего им у нас делать. Две ночи бегали, грохотали своими свистульками, спать не давали.

Коста. Они прогнали собак из города.

Бириш. Кто их об этом просил? Сидели раньше по вечерам дома тихо, спокойно, а не шатались по улицам, как сейчас. И шатания эти до добра не доведут, и чтоб я тебя больше на их концертах не видел. Я еще в Майорате вопрос поставлю: как они молодежь развращают. Сидит… (Юну.) А по-человечески ты сидеть не можешь?