Любовь и «каннибалы»

— Если вы перестанете болтать, горло пройдет быстрее. Садитесь за стол, сейчас все будет готово.

Надо отдать ему должное, запах супа был весьма аппетитным. Рот Эйджи наполнился слюной. Она вернулась в комнату, раздернула занавески и присела на низкую скамеечку у окна. С отвращением посмотрев на свою испачканную куртку, она сняла ее и отшвырнула в сторону. Надо будет отведать приготовленного Монти супу, а потом принять душ и переодеться.

Похоже, Олаф неплохо освоился у нее на кухне, подумала Эйджи, когда он внес в комнату поднос с бульонными и чайными чашками.

— Спасибо...

Она заметила, что Олаф бросил взгляд на куртку, вспыхнула, но вскоре успокоилась.

— Пока вы спали, я немного порылся в пластинках.— Он гордился своим умением небрежно сменить тему для разговора.— Можно послушать?

— Конечно.

Пока она помешивала горячий суп, он поставил на стереопроигрыватель пластинку — старый альбом «Каунт Бейси и семеро из Канзас-сити». Звучала бессмертная пьеса «Чистильщик сапог».

Поняв, что он не собирается напоминать о происшедшем, Эйджи благодарно улыбнулась.

— Это подарок Юргиса. У него очень странные музыкальные вкусы. Такая мешанина!

Олаф сидел рядом, а она осторожно глотала суп, вздыхала и уговаривала свое воспаленное горло проглотить еще ложечку, как мать уговаривает капризного ребенка.

— Потрясающе! Что за суп?

— Я никогда не спрашиваю. Монти все равно не скажет.

Она ела, что-то бормоча от удовольствия.

— Надо придумать, чем его подкупить. Моя мама обожает собирать кулинарные рецепты.

Эйджи перешла к чаю. После первого глотка у нее глаза полезли на лоб.

— Меда у вас не было,— спокойно объяснил Олаф.— Зато был бренди.

Второй глоток она сделала более осторожно.

— Это должно снизить чувствительность нервных окончаний.

— Прекрасная мысль.— Он придвинулся ближе и взял ее за руку.— Вам лучше?

— Намного. Как жаль, что я испортила вам воскресенье!

— Я должен снова просить вас помолчать? Она только улыбнулась.

— Я начинаю думать, что вы не такой уж злодей, Стивенсон!

— Из этого я делаю вывод: надо было накормить вас супом как можно раньше.

— Да, суп помог.— Она поднесла к губам чайную ложечку.— Но не заставляйте меня краснеть за то, что я кричала на вас, когда вы принимались за свои фокусы.

— Что ж, у вас был хороший повод для крика. Правда, крик не всегда означает ответ по существу.

— Зато срабатывает безотказно.— Эйджи сделала еще один глоток. Похоже, бренди в этом напитке было куда больше, чем чаю.— Я не хотела говорить при Джоне. Он и так переживает. Впрочем, вы лучше меня знаете, что испытывает человек, когда младшие заявляют ему: отстань, твои взгляды безнадежно устарели.

— Вы имеете в виду, что надо дать им возможность самим понабивать себе шишек? Ага, я понял.

— Так вот, как бы ни относился к этому Джон, я сама распоряжаюсь собственной жизнью. Пройдет немного времени, и Майк заявит вам то же самое.

— Но Майк же не похож на этого сегодняшнего придурка,— осторожно сказал Олаф.— Он никогда не смог бы...

— Конечно, нет.— Она наелась, напилась, отодвинула чашку и взяла его за руку.— Как вам такое пришло в голову? Послушайте меня. Два года я наблюдала за тем, как они приходят и уходят. Одних искалечила тюрьма. Пертуччи из их числа. Другие отчаялись и потеряли надежду. Третьих воспитала улица, хотя улицы тоже бывают разные. Работая с ними, волей-неволей начинаешь различать оттенки. Если, конечно, не выходишь из себя или, наоборот, не становишься ко всему равнодушным. Майкл чувствовал обиду и ощущал себя никем. Он пошел в банду только потому, что стремился быть кому-то нужным. Теперь у него есть вы. И не обращайте внимания на то, что он бунтует. В глубине души он знает, что вы ему необходимы.

— Может быть. Но сколько волка ни корми...— Оказывается, Олаф и не подозревал, насколько это для него важно.— Знаете, Майк никогда не рассказывал о том, как он ладил с моим отцом, пока меня не было.

— Рано или поздно расскажет.

— Эйджи, мой старик был совсем не так плох. Конечно, «отцом года» *(* Титул, присуждаемый во время Дня Отцов, ежегодного американского праздника.) его не избрали бы, но... Черт побери! — Он сердито фыркнул.— Это был носатый, попивающий сукин сын, который всю жизнь провел на море. Он гонял нас, как зеленых салаг на тонущем корабле. Крики, угрозы, подзатыльники и ни одного доброго слова.

— Да, таких семей много...

— Он никогда не помогал матери. Когда она умерла, он был в Атлантике.

Это означало, что Олаф тоже оставался один. Одинокий ребенок. Сирота. Она сжала его руку.

— Он вернулся домой злой, как черт. Ему хотелось сделать из меня мужчину. Потом появились Лайза и Майкл, а я был уже достаточно взрослым, чтобы начать жить самостоятельно. Можно сказать и так: я дезертировал с этого корабля. Тогда он принялся делать мужчину — конечно, в его понимании — из Майка.

— Вы опять мучаете себя понапрасну. Изменить это не в ваших силах. Ни сейчас, ни раньше.