Любовь и картошка

Сережа мог представить себе, что можно резко ответить Анне Васильевне. Но что можно резко ответить Виктору Матвеевичу, он представить себе не мог. Он осторожно привлек Наташу к себе и провел ладонью по голове. Темные ее волосы оказались неожиданно мягкими, нежными. Он впервые прикоснулся рукой к ее волосам.

— Не надо, Наташа,— сказал он тихо. И вдруг вспыхнул: — Нет! Это неправильно, что вы уезжаете. Я не согласен!

Они стояли у поленницы, и, когда за поленницей послышались шаги, они мгновенно оказались далеко друг от друга. Это получилось независимо от них, само собой. И тоже независимо от них, тоже само собой как бы сделало их еще ближе друг другу.

Отец Наташи, генерал Кузнецов, сделал вид, что ничего не заметил.

«А может, он и в самом деле не заметил нас из-за поленницы?» — подумал Сережа и искоса быстро взглянул на генерала.

— Здравствуй, Сережа! — сказал генерал.— Ты где был?

— Здравствуйте! — ответил Сережа.— В район ездил.

Генерал Кузнецов был одет в куртку из мягкой черной кожи со множеством застежек-«молний» на карманах и высокие болотные сапоги, в которые он заправил генеральские бриджи с широкими красными лампасами. Голову его укрывала зеленая шляпа с кисточкой из кабаньей щетины. За плечом ружье и ягдташ с маленьким чирком. Он снял ружье и ягдташ, положил ягдташ на землю рядом с поленницей, разломил ружье и стал прочищать шомполом стволы.

— Двенадцатый? — спросил Сережа.

— Нет, шестнадцатый. Эге...— отметил генерал, взглянув на стол.— Вижу я, Алла Кондратьевна уже священнодействует. А где она?

— Начинку готовит, — кивнула Наташа головой на охотничий домик.

— Для цесарки? — хитро улыбнулся генерал.

— Для цесарки,— подтвердила Наташа.

— Ох, Наташа, неспроста эта цесарка, — вздохнул генерал и мягко, как бы между прочим, спросил у Сережи: — Так с чем ты не согласен?

«Видел»,— решил Сережа и мрачно ответил:

— Со всем!

Генерал Кузнецов вынул из кармана куртки масленку с двумя горлышками, отвинтил крышечку на одном из горлышек, понюхал, снова завинтил и отвинтил другую крышечку.

— Иными словами, ты не хочешь, чтобы Наташа уезжала?

— Не хочу!

В голосе Сережи чувствовался вызов.

— А Наташа?

— И я не хочу,— помедлив, ответила Наташа. Генерал налил из масленки немного щелочи на белую полотняную тряпочку и обмотал ею конец шомпола.

— Знаете, ребята,— сказал он мягко и негромко,— людей делят по-разному. На умных и глупых. На добрых и злых. Армия меня научила делить людей на другие категории: тех, кто выполняет свой долг, и тех, кто этого не делает.

«К чему это он?» — подумал Сережа.

В первый раз он посмотрел прямо в лицо генералу и увидел, как странно окаменело это лицо и как не соответствует этому окаменевшему лицу мягкий голос.

Когда Сережа впервые увидел генерала Кузнецова, он невольно стал присматриваться к его ушам. У генерала были обыкновенные уши — ровные, небольшие. И все равно Сереже показалось, что они оттопыренные. Как у Каренина в книге Толстого. Сейчас он снова посмотрел на уши генерала и сразу же отвел взгляд.

— Ты была совсем маленькой, Наташа, когда твоя мама оставила меня,— продолжал генерал так же мягко.— Ушла к другому. Теперь случилось несчастье. Мне нелегко было приехать сюда. Но я счел это своим долгом.

Он помолчал, ожидая ответа Наташи, однако Наташа не отвечала, и он снова обратился к ней:

— Маме трудно, Наташа. Она придавлена горем. Чтобы распрямиться, ей нужно уехать отсюда.

— Маме всюду будет трудно, — возразила Наташа, сразу, одним махом отметая все, что казалось таким важным и убедительным ее отцу.— И неужели для тебя в самом деле не имеет значения: добрый человек или злой, умный он или глупый?

— Нет, — неожиданно жестко ответил генерал.— Не имеет. Добрыми люди чаще всего бывают за счет других. А умными обычно называют тех, чьи взгляды не расходятся с нашими. В человеке важно другое...

«Что — другое? — подумал Сережа.— Долг? Но как знать, что в самом деле я должен сейчас делать?.. Подожди, подожди... А может быть, я всегда это знал? И все люди всегда это знают? Только почему-то не все делают?..»

В вестибюле их школы, прямо против входа, висел портрет Гены Воронова. Рядом подставка. На ней ваза. А в вазе всегда свежие цветы. Школа носила имя Гены Воронова, семиклассника из деревни Москвитино Калининской области. О нем школьники писали классные сочинения. О нем сочиняли стихи. Гена Воронов погиб, когда сражался с огнем. Горело хлебное поле. Он был один. Он сбивал огонь рубашкой. Он засыпал его землей. Он погасил огонь, но погиб.

Школьники переписывались с родителями Гены Воронова. Они узнали о Гене очень много. И о том, что семиклассник Геннадий Воронов хорошо умел водить гусеничный трактор. И о том, что он любил рисовать. Что пел на вечерах самодеятельности, занимался боксом и ремонтировал технику. Он был из тех, на кого можно во всем положиться, семиклассник Гена Воронов из калининского села.

А дальше на стене вестибюля, справа, висел лист ватмана с такими словами: