Очень не хочется писать оправдательное письмо, но отвечать как-то нужно. Прошу тебя, прежде всего, понять меня. То, что я написал о своем отношении к родителям — правда. Да, это письмо жестокое. Оно написано в очень паршивом настроении. Мне было очень плохо, и дома я не сдержался. Я не виноват в том, что родители его прочитали. Они и раньше читали мои письма, но добивались этим лишь одного — отчуждения. Да, я стал жестоким, ибо на Дальнем Востоке по-другому не выжить. Во многом я не согласен с тобой, но не хочу ничего объяснять, поскольку мне и без того паршиво. Скажу одно: я действительно понаделал ошибок дома. Вел себя необдуманно, по-детски. Это урок мне. Представляю, что пишет обо мне мама. Она прислала гневное письмо, где куча заблуждений. Я ответил еще более гневным. Думаю, что мы никогда не поймем друг друга…
В Калининабаде, где совершил зимой столько грехов, я встретил ее (она замужем). Она в меня влюбилась (хотя, скорее, это что-то другое, какое-то новое понимание). Никогда раньше я не испытывал столько участия, внимания и тепла. Сейчас она пишет письма. Читая их, я чувствую себя наивным мальчиком. В ней сила и энергия, которых не хватает мне. Она хочет встречи. Она жалеет, что не задержала меня на ночь. Это была последняя ночь. На следующий день я уехал в Находку. Больше всего меня удивляет одно — как мы смогли понять друг друга за какие-то три или четыре встречи. Странные это события. Я много думаю о них…
Твое письмо полно наставлений. Но не хочу согласиться с тобой, что не имею права на какие-либо отношения с ней. Да, я не могу дать ей то, что она имеет, живя с мужем. Но я могу дать то, чего ей не хватает. То, чего она страстно желает. Я никак не могу оценивать сейчас свои чувства, считаю это просто кощунством.
Моя Оксанка пишет мне чаще, чем все. В ее письмах желание быть рядом. Я полон надежд. Она в отчаянии. Она понимает меня даже лучше, чем я сам. Забываю Наташу…
Та откровенность, которая была между нами, не идет ни в какое сравнение с откровенностями прошлых лет. Но сейчас, вот уже несколько месяцев, ее нет рядом. Мне кажется, она приедет в Находку. Я очень ясно понимаю, что это будет значить, и очень смутно представляю, что будет дальше.
Эти мгновения любви — всего лишь мгновения. Может, это и лучше. Постоянство пугает меня. Я не хочу связывать себя в ближайшие десять лет. С другой стороны, я очень хочу иметь ребенка. Девочку от моей женщины. И чувствовать себя настоящим мужчиной, а не слюнтяем. Самое плохое, что мои встречи с Наташей и Оксаной были очень коротки. Наверное, так бывает с большинством моряков. Встречи будут коротки, а расставания длинны, как сто лет…
Порой я превращаюсь в двух совершенно разных людей, когда пишу моим корреспонденткам. Мне кажется, что мои чувства к ним еще в зародыше, они просто не смогли оформиться во что-то конкретное, хотя бы отдаленно напоминающее любовь. Это были часы откровенности и раскрепощения, но всего лишь часы. Тем сильнее все это запомнилось, и тем острее желание все это повторить.
Странно, но у Вовика и, наверное, у тебя сложилось обо мне не очень хорошее мнение в отношении женщин. Скажу: частью это было игрой. Но, поверь мне, трудно даже допустить мысль о том, что я ловец острых ощущений и тот, кто с нахальной мордой предлагает себя в качестве партнера на час. Хотя я мог бы, и не раз, заняться этим. Но что-то внутри не позволяет мне так поступать. Это противоречит моей натуре. Поэтому я так дорожу моими встречами с Наташей и Оксаной и мне так их не хватает. Пожалуй, мои действия обусловлены лишь поисками теплоты, которой я лишен. Не слишком ли много я говорю на эту тему?
Мой самый дорогой и добрый друг Галка Лескова писала мне, что возможно в будущем мы не будем друг друга понимать. Может быть, и так…
И еще. Оксана — первый человек, в руки которого я совершенно спокойно отдал все номера нашего «Один плюс один». Она очень хотела их прочесть и попросила меня оставить их ей до твоего приезда.
Спасибо за ответ, но, мне кажется, ты недостаточно чутко отнесся к моим стихам. Я очень ждал твоей критики, но опять держу в руках краткое послание. Это очень печально. Все лето я работал над очередным сборником Флойда Беннетта «Манифест» и полностью им вымотан, разбит и искалечен. Титанические усилия принесли неутешительные результаты. Альбом рассыпается на отдельные фрагменты, которые, собранные в единое целое, представляют собой довольно бледную картину. Сейчас ничего не пишу. Нет времени, да и голова забита совсем не тем, что нужно для стихов.