Любовь и Люсия

— Не могли бы вы сделать это? — смущенно попросила Люсия. — Я, конечно, могу наложить повязку, но уверена, что вы сделаете это гораздо лучше.

Маркиз отметил ее проницательность — ведь Эванс, погорячившись с необычным для него предложением, очень бы обиделся, прими Люсия его.

Он ловко перевязал руку — вначале наложил на рану льняную подушечку на случай, если начнется кровотечение вновь, а потом забинтовал, достаточно туго, чтобы повязка не могла соскочить, но не пережимая вену.

— Благодарю вас, Эванс, — сказал маркиз. — Я пока переодену рубашку, а вы покажите мисс Бомон ее каюту.

Думаю, удобнее всего ей будет в «Ватерлоо».

Название явно удивило Люсию, но маркиз не стал утруждать себя объяснениями, и она пошла вслед за камердинером по коридору к соседней двери.

Едва войдя, она поняла, почему каюту назвали в честь битвы, после которой маркиз получил награду за доблесть.

На стенах висели три картины — две изображали саму битву, а на третьей красовался портрет герцога Веллингтонского.

Эванс с удовольствием посмотрел на них.

— Они всегда напоминают о тех славных временах, мисс.

— А вы были там с его светлостью?

— Разумеется, был! И смотрел за ним так же, как сейчас. Он храбро дрался, как лев, и совсем не думал о себе.

Люсия огляделась и увидела большую кровать под голубым балдахином и мебель, почти такую же, как в каюте маркиза.

— Здесь вам будет удобно, мисс, — заметил Эванс. — Ваши вещи скоро привезут. Когда я уезжал из палаццо, их как раз паковали.

— О, спасибо, большое спасибо.

Когда камердинер отправился обратно в каюту маркиза, Люсия сняла шаль и положила ее на небольшое и очень красивое кресло и принялась развязывать ленты шляпки.

Каюта сильно отличалась от той, в которой девушка плыла в Венецию с отцом и матерью. Та каюта была неудобна и очень бедно обставлена. И иллюминатор в ней был всего один, а не два, как здесь. Койка в той, прежней каюте больше походила на гроб — по крайней мере так казалось Люсии, когда она ложилась спать.

Яхта же маркиза была замечательна, учитывая ее техническое оснащение и способность развивать большую скорость, внутри она была очень просторна. Люсия размышляла о том, как прекрасно, должно быть, путешествовать в такой роскоши да еще в компании маркиза.

Она подошла к иллюминатору и посмотрела на солнце. Оно медленно опускалось за горизонт, оставляя на водной глади золотистую дорожку.

«Я с радостью уезжаю из Венеции», — подумала про себя Люсия, хотя мучительно было сознавать, что в Городе света остались ее отец и мать.

«Может быть, надо было остаться там, с ними», — сомневалась девушка, но вспомнила, как ей было страшно одной, как она боялась мужчин, всюду преследовавших ее, несмотря на ее предельную осторожность.

«В Англии все будет иначе», — уверенно сказала она себе.

И все же Люсия беспокоилась, хотя теперь она была с маркизом и могла надеяться на его помощь и заботу. Но стоит только вспомнить ледяной голос маркиза в разговоре с Франческой, нетрудно догадаться, что ее покровитель может быть не только заботлив и очарователен, но и суров и безжалостен.

Глядя на небо, Люсия сложила руки и помолилась:

— Господи, пожалуйста… пусть я не наскучу ему слишком скоро. Пусть он всегда будет так же добр ко мне, как сейчас. Если… если я потеряю его, у меня никого не останется… а это так ужасно…

Она почувствовала, что ее охватила дрожь. Ей показалось, будто солнечный луч дрогнул в ответ на ее слова.

Люсия верила, ее папенька и маменька обязательно приглядят за ней, защитят ее, а значит, дела пойдут не так уж плохо.

Она вспомнила слова маркиза, сказанные Франческе, о том, что он всегда держит слово и актриса получит изумрудное ожерелье. Значит, он сдержит и обещание, которое дал Люсии — заплатит ей за отцовские картины.

«По возвращении домой я не буду нищенкой, — сказала себе девушка, — а там подумаю, что мне делать… и как позаботиться о себе».

При этой мысли она вновь ощутила, как страшно было бы возвращаться домой на каком-нибудь корабле, что стояли в бухте. Когда Бомоны перебирались в Венецию, рядом с Люсией всегда были отец и матушка, поэтому девушке и в голову не приходило бояться кого-то. Разве что, прогуливаясь по палубе в сопровождении родителей, .она замечала на себе взгляды мужчин всех возрастов и отчаянно смущалась. А матушка, хоть и была неизменно вежлива, отчего-то отказывалась завязывать дружеские отношения с теми, кто пытался познакомиться поближе с семьей художника.

Однажды, думая, что Люсия не слышит ее, матушка сказала отцу:

— Через несколько лет Люсия станет красавицей. Того и гляди придется ее стеречь.

— Она еще ребенок, — успокаивал ее отец.

— Дети быстро растут, дорогой, — отвечала матушку. — Я молю Бога, чтобы Люсия встретила такого же замечательного мужчину, как ты, вышла за него замуж и жила с ним долго и счастливо.

— «Как ты»? — спросил отец.

— Тебе ли не знать, что после нашей свадьбы я живу как в раю!

— И ни о чем не жалеешь?

— Ну что ты говоришь! — воскликнула мать. — Как я могу жалеть о том, что очутилась в раю с самым великолепным, самым лучшим мужчиной из всех, какие только есть на свете!