Любовь и Ненависть

Приятели Руссо даже не могли себе представить, что он решил жить на два франка в день — больше за переписку нот не давали. Упреки Руссо привели к тому, что дружба талантливых, небогатых молодых писателей дала глубокую трещину, которой в будущем суждено было превратиться в пропасть. Особенно это касалось Дидро. Жан-Жак не уступал.

— Переписка нот, — поучал он, — это высоко ценимое искусство. Это — честная профессия. Это полезная профессия. И здесь я никому не могу причинить вреда.

— Почему ты так думаешь? — возражал Дидро. — Возьми, к примеру, переписчика, которого я нанимаю, когда мою собственную писанину невозможно разобрать из-за постоянных исправлений. Этот бедный человек стучится ко мне два-три раза в неделю, чтобы осведомиться, нет ли для него работы. Совсем недавно, когда у меня возникла срочная необходимость в переписчике, я сам отправился к нему и увидел, в каких ужасных условиях живет мой бедный помощник. Это трудно назвать комнатой. Комнату он себе не может позволить, он снимает лишь ее часть — самую невзрачную, самую грязную, — ты себе и представить не можешь! Он снимает угол, отделенный от остального пространства почти истлевшей от времени занавеской. И там нет абсолютно никакой мебели — только матрац, на котором он спит. Там же стопкой стоят его книги — Вергилий[77] и Гораций, он их очень ценит. Несколько книг — вот все состояние моего переписчика, он их постоянно перечитывает.

А теперь представь, что я скажу этому несчастному человеку: «Дорогой друг, у меня для вас больше не будет работы. Я собираюсь отныне все делать сам, стану, так сказать, вашим конкурентом. Я сам буду переписывать рукописи. Это — самая честная профессия. Она очень полезна. Мой приятель Жан-Жак собирается переписывать ноты, потому что не хочет быть паразитом, — я тоже не хочу быть паразитом. Ну а что до вас, то если тем самым я выну у вас изо рта кусок хлеба, если вас вышвырнут на улицу, то утешьтесь. Я выбираю единственный честный путь. Так учит Жан-Жак Руссо».

Неужели ты на самом деле считаешь, что, работая переписчиком нот, ты никому не причинишь зла?

Жан-Жак с минуту раздумывал, потом произнес:

— Я буду брать за работу больше, чем другие переписчики. В два раза. Не стану обещать и немедленного исполнения. Таким образом, все театры и оркестры будут продолжать пользоваться услугами своих прежних копиистов. Я буду брать заказы только от таких людей, которым по той или иной причине требуется особенно аккуратная работа, которые могут подождать, не торопить меня с исполнением.

Дидро улыбнулся:

— Другими словами, ты будешь работать для патрона, который, скрывая свою благотворительность, будет давать тебе для переписки ноты, в которых он совсем не нуждается, так?

Руссо тут же горячо запротестовал. Дидро пожал плечами:

— Я только повторяю твои же слова. Ты собираешься брать двойную плату за работу, выполнение которой не ограничено временем.

Руссо мог понять, почему против его решения возражает Тереза. Оно затрагивало не только ее собственное благосостояние, но и благосостояние всех ее многочисленных родственников: ее матери, отца, целого выводка братьев и сестер, которые постоянно наведывались к ним в надежде раздобыть немного еды, денег, поношенную одежду. Да, Руссо вполне мог понять ее мотивы. Но почему с таким упорством этому противятся его друзья? Может, дело в том, что он внезапно вырвался вперед? Он мог бы с ними согласиться, позволить им себя переубедить, если бы в его ушах не звенел постоянно язвительный смех, долетевший оттуда, из Пруссии.

— Все в этом мире должны последовать моему примеру, — заявил Руссо, — и все мы в результате станем значительно лучше. Как я могу говорить об угнетенных, не разделяя их судьбу?

— Ну, если ты прав, — ответил Дидро, — то большинство приличных трудолюбивых людей все понимают и делают неправильно.

Руссо согласился:

— Да, и мой пример покажет им, что нужно делать.

Вероятно, ему захотелось наглядно продемонстрировать всему миру, что он чувствует внутри. На следующий день он отправился в ломбард и бросил на прилавок свою шпагу.

— Вот инструмент, изобретенный для того, чтобы прокалывать тела людей. Я носил ее многие годы, но мне так и не представилась возможность воспользоваться ей. У меня, признаться, не было ни малейшего желания применять шпагу на деле. Я даже не знаю, как это делается. И не хочу знать. Короче говоря, когда я носил ее, я постоянно лгал. Я не такой жестокий и не такой воинственно настроенный человек, как можно было предположить, глядя на эту шпагу. Источником приобретения этого предмета не была моя природная кровожадность. С его помощью я мог продемонстрировать, что не принадлежу к тому общественному классу, который вынужден изо всех сил трудиться, чтобы заработать себе на жизнь, и который чувствует себя стесненно, если эта штука не болтается у него на бедре. Я купил шпагу также, чтобы показать всем, что у меня есть лишние деньги для приобретения такого дорогого украшения и что мне не приходится выкладывать все, что я зарабатываю, на еду.