Любовь и ненависть

заставляет человека творить. Истинно талантливый человек

не может не творить. Когда Похлебкин говорил мне, что в

Шустове сидит великий ученый, гордость нашего народа, я

испытывала смешанное чувство восторга и досады: восторга

потому, что он выразил мои мысли, досады потому, что я

хотела иметь приоритет на эту мысль. Я ревновала Василия ко

всем. Между прочим, мне кажется, Дина видит во мне свою

соперницу. Она подозревает, что я влюблена в Василия и что

он неравнодушен ко мне. Глупо. Да, я преклоняюсь перед ним,

люблю его как ученого и человека, как большого друга и

учителя. Ничего не значит, что мы почти одногодки и вместе

учились в институте, - я счастлива быть его ученицей и

помощницей в его большом научном поиске. Я хотела, чтоб и

Похлебкин был так же, как и я, предан Шустову, делу, которому

Василий Алексеевич отдает всего себя, целиком, без остатка.

Это было наше второе посещение квартиры Шустовых.

Правда, Василий Алексеевич у нас бывал за это время раза

три-четыре. И Алексей Макарыч был у нас на новоселье. Все в

их доме оставалось по-прежнему, как и тогда, в наш первый

приезд в Москву. Только над письменным столом в узенькой

бронзовой рамке появилась большая фотография - я, Андрей

и Василий, - сделанная в тот памятный вечер Аристархом

Ларионовым. Встретил нас Алексей Макарыч, все такой же

неугомонный, нестареющий, с томиком Пушкина в руке.

Сказал, что Василий на минутку вышел, - конечно, в магазин,

как мы догадались. Поймав мой любопытствующий взгляд на

томике Пушкина, Алексей Макарыч энергично развел руками и

пояснил, как всегда, громко:

- Поэзией занялся. Пришлось на старости лет. Целая

история. На днях по поручению райкома проводил беседу в

заводском общежитии с молодежью. Рассказывал я им о

войне, о подвиге, о гражданском долге, о чести. Разговор

получился живой, непринужденный. Спорили горячо, от

сердца. О стихах ребята заговорили. Что-то вроде экзамена

мне: мол, кого из современных поэтов я люблю и кого не

принимаю. Я думаю, хорошо, хоть, может, и не спец в

литературе, но, коль интересуются моими, так сказать,

симпатиями и антипатиями, надо отвечать. Люблю, говорю,

Кондратия Рылеева, Михаила Лермонтова, Некрасова. По залу

шумок - и сразу вопрос: "Нет, а из современных?" - "Вот их,

этих самых. Потому что они для меня самые что ни на есть

современные". В зале смех. И вдруг поднимается девчонка,

белокурая такая, щупленькая, и говорит, обращаясь к своим

же: "А вы чего смеетесь? Что тут смешного? Мои любимые

поэты тоже Лермонтов, Блок, Есенин и Исаковский. Я

понимаю, что это банально, что меня можно назвать отсталой,

с дурным вкусом и все такое. Ну и пусть. Почему я должна

стыдиться того, что мне по душе?" Вы понимаете, друзья мои,

так и сказала: "стыдиться". Значит, кто-то стыдит тех молодых

людей, которым по душе Пушкин и Некрасов, Вот в чем

трагедия! Словом, разгорелся настоящий диспут, начали

читать стихи. Разные: сверхмодносовременные и

традиционные. Такое, замечу вам, читали, что хоть святых

выноси, как говорили раньше. Ну просто порнография. И это

опубликовано, издано и расхвалено критикой. Вот в чем

вопрос. А один молодой человек, чтобы развить во мне вкус к

современной поэзии, подарил мне книжонку стихов самого

супермодного молодого поэта. Вот послушайте его стихи:

Я голый!

Голос набатом, как знамя!

Я пламя

И плазма.

Мы с вами, вы с нами -

За нас!

Иначе - война

Насмерть.

Мы море, вобравшее слезы истории,

И совесть земли.

Вы -

Ночью в младенцево темя,

Не знавшие трепета тела

Несовершеннолетней,

Потерявший честь...

И тому подобный вздор. Пишут, печатают, издают и

хвалят. Сложно, мол, потому что талантливо. А то вот недавно

прочитал в газете статейку: автор предлагает в школе по

литературе русскую классику не изучать. Начинать изучение

литературы от Бабеля. А о Льве Толстом герой статьи так

говорит: "Этот проклятый Львишка, сколько ж он написал! А

мне все это читать надо". Это о Льве Толстом так стали писать.

Куда ж дальше-то ехать? "Проклятый Львишка..." Да кто

говорит? Положительный, так сказать, идеальный герой,

молодой человек, будущее страны! И где? В писательской

газете. Мы очень забывчивый народ и за эту свою

забывчивость дорого платим. Вот когда я в общежитии о своих

любимых поэтах ребятам говорил, я ведь не спроста назвал

Рылеева, я им стихотворение "Гражданин" прочитал:

Я ль буду в роковое время

Позорить гражданина сан

И подражать тебе, изнеженное племя

Переродившихся славян!

Вот как писали! Это настоящий поэт-гражданин!

- Выходит, и тогда были переродившиеся? - заметил

Андрей.

- А как же! - подхватил Алексей Макарыч и, словно