Любовь и ненависть

потемках, да к тому же в метель, он сбился с тропинки и

забрел на артиллерийский склад. Часовой, солдат первого

года службы, заметил мелькнувший среди снежной мути

силуэт человека, дважды окликнул его. Ответа не

последовало. Он дал предупредительный выстрел вверх.

Парень невнятно выругался и опрометью бросился в сторону.

Тогда часовой выстрелил в него и попал в грудь.

Ранение было тяжелым, в счастливый исход мало кто

верил. На острове с нарастающей тревогой и нетерпением

ждали хирурга.

Он пришел на корабль, запыхавшийся, взволнованный,

внешне ничем не примечательный человек, от которого

ожидали подвига, и представился тихим, неуверенным

голосом:

- Лейтенант медицинской службы Шустов.

Василий Шустов, светлобровый, застенчивый юноша, с

мелким круглым лицом, тот самый хирург, от которого сейчас

все ждали чудес, стоял рядом со мной на верхней палубе,

держал в руках небольшой чемоданчик с инструментами. Я

предложил ему спуститься в мою каюту: нечего без толку

мерзнуть здесь наверху. Он послушно подчинился.

Командир дивизиона поторапливал: начался прилив, и

мы должны были поспеть войти в бухточку во время "большой

воды".Сильно раскачиваясь, корабль отвалил от пирса, и

навстречу нам в сумерках занимавшегося снежного полярною

утра побежали сердитые волны. Я представил, как трудно

будет спустить шлюпку и перебросить на берег хирурга,

должно быть молодостью и какой-то неказистой

застенчивостью не внушившего мне доверия, Думалось: не

могли послать хирурга поопытней и посолидней. Наверное,

побоялся искупаться в ледяном море.

Однако ему не сиделось в моей каюте. Он вышел на

палубу, поднялся ко мне на мостик. Я покосился на него,

ожидая увидеть взволнованное и растерянное лицо. Но он был

спокоен, собран и слегка задумчив. О чем он думает? О

предстоящей сложной операции или о том, как добраться

невредимым на шлюпке от корабля до обледенелого берега по

этим свирепеющим, ничего не щадящим волнам?

- Хорошо плаваете? - спросил я его довольно сухо.

Он посмотрел на меня, грустно усмехнулся и ответил с

достоинством:

- Постараюсь. - Затем спросил: - Простите, если я не

ошибаюсь, у вас на столе фотография Ирины Инофатьевой?

- Инофатьевой? - удивившись, переспросил я, но тотчас

же сообразил: - Да, Ирины, теперь Инофатьевой, а когда-то

Пряхиной.

- Она дочь нашего адмирала? - спросил он.

- Откуда вы ее знаете?

- По Ленинграду, - мимоходом бросил он.

Корабль входил в бухточку. В ста метрах от берега я

застопорил ход и приказал спускать шлюпку. Волны точно

ждали этого в надежде захлестнуть ее и проглотить вместе с

теми, кто осмелится оставить борт корабля. Шустов был по-

прежнему спокоен, - во всяком случае, он умел вести себя.

Едва шлюпка коснулась воды, как мичман включил мотор. Я

помахал рукой, желая удачи, но доктор не видел меня. Шлюпка

рывком оторвалась от корабля и тотчас же скрылась за

гребнем волны, как в воду канула. Через несколько секунд она

снова показалась, крошечная, беспомощная, упрямо

карабкавшаяся на гребень крутой волны. В голову назойливо

лезли тревожные нехорошие думы: имеет ли смысл рисковать

жизнью пяти человек ради попытки спасти одного? Казалось,

еще один миг - и огромный вал обрушит на шлюпку

тысячетонную массу воды и от нее не останется и следа.

Время тянулось мучительно долго. За шлюпкой

наблюдали не только мы. За ней наблюдали и с берега:

командир батареи и начальник сирены, отец раненого. Я засек

время. Шлюпка возвратилась через двадцать минут,

благополучно высадив Шустова, и мы, с облегчением вздохнув,

отправились в базу.

Прошло несколько часов, и мы узнали, что Василий

Шустов удачно сделал операцию. Ранение оказалось слишком

тяжелым: в грудь навылет. Молодому хирургу не приходилось в

своей недолгой практике делать такую сложную операцию. Она

продолжалась час десять минут. Это была первая операция в

мирное время на Северном флоте, операция, сделанная вне

госпиталя, в обычном деревянном доме, без опытных

ассистентов. Положение раненого оставалось очень тяжелым,

но он жил.

Врач не отходил от раненого двое суток. На вопросы он

ничего определенного не отвечал и лишь на третьи сутки

сказал с уверенностью:

- Будет жить!

А на шестые сутки за врачом снова прибыл наш катер.

Погода, по обыкновению, стояла неважная, но ветер был

потише и волна не такая крутая, как в прошлый раз. Словом, от

острова мы отошли сравнительно легко. Шустов был весел и

доволен благополучным исходом, он подробно рассказывал об

операции, старался говорить мягко и внушительно. И мы, стоя

на мостике, не заметили, как на полпути, словно вражеский

самолет, откуда-то вынырнула темная тучка и ударила