Любовь и оружие. Венецианская маска.

— Что?! — ему показалось, что на ее лице отразилось нечто большее, чем удивление. — Вы говорите, что он заплатил вам? Тысячу дукатов?

— Иначе я бы с ним не встретился. Так вы говорите, что это не вы дали ему деньги?

— Конечно, не я!

Они смотрели друг на друга со взаимным недоверием.

Глава XVIII. МОСТ СВ. МОИСЕЯ

На бурном заседании Большого Совета в последний понедельник октября Леонардо Вендрамин еще раз прекраснейшим образом доказал, что, несмотря ни на что, включая и презрение в глазах почти всех влиятельных патрициев, по странной иронии, присущей олигархической системе, он все-таки обладает властью, которая обеспечивает ему контроль над судьбами государства.

Обсуждение открыл Франческо Пезаро — ведущий член Сената, который с самого начала боролся за вооруженный нейтралитет. Он сурово осудил пассивную политику, проводимую вопреки обещанию, данному Дожем на их последней ассамблее. К последствиям этого он причислил то пренебрежение к Венеции, с которым французские войска пересекли границы провинций, безнаказанно попирая все их права. От этого он перешел к страстному призыву, пусть и с запозданием, но вооружаться, чтобы заставить считаться с этим всех, кто осмелится нарушить объявленный Венецией нейтралитет.

В ответ ему прозвучали: хорошо обоснованные финансовые аргументы; старое утверждение, будто эта война никоим образом не затрагивает Венецию; призывы со смирением перенести невзгоды, из-за которых их провинции стали ареной боев этой войны, потому что это лучше, чем самим открыть источник величайшего бедствия в будущем из-за безрассудного расточительства истощенной казны государства.

Тем, кто из жадности и малодушия выдвигал эти аргументы, вышел ответить Вендрамин. Бледный от потери крови и из-за этой бледности приобретший аскетически утонченную внешность; с раненной рукой, незаметно подвешенной под патрицианской тогой так, что ее состояние невозможно было определить; он стоял на высокой трибуне, возвышаясь над своими собратьями-патрициями. Он начал с красноречивого заявления, что было бы фатальной ошибкой полагать, будто независимость Венеции не находится под угрозой. Хорошо известно многим, и он имеет основания полагать, что Его Светлость Дож входит в их число, что если Франция выйдет победителем в противоборстве с Империей, независимость Венеции вполне может быть поставлена под угрозу. Подробно остановившись на непримиримости республиканца Бонапарта, он спросил собравшихся, могут ли они на самом деле предположить, что покоривший Италию человек удержит свои разбойничьи руки перед соблазном сокровищ Светлейшей?

Далее, заявив, что в этом зале произнесено уже больше слов, чем того допускает ситуация, он потребовал проголосовать за предложение, представленное собранию сенатором Франческо Пезаро.

Барнаботти, явившиеся все до единого, голосовали согласно требованию их лидера По-видимому, выступление Вендрамина увлекло даже некоторых твердолобых патрициев из числа колеблющихся, потому что после подсчета голосов в пользу предложения о вооруженном нейтралитете было преимущество более чем в сто голосов. Итак, Сенату было приказано с величайшей расторопностью продолжать усиление вооруженных сил, чтобы Светлейшая была в состоянии объявить, что ввиду злоупотреблений, совершаемых над ее территориями и подданными, она вынуждена перейти от невооруженного нейтралитета к вооруженному, и потребовать вывода из ее провинций войск воюющих сторон.

Собрание разошлось с чувством, что теперь-то только на свой риск Сенат может пренебречь выполнением рекомендаций, которые были столь твердо поддержаны.

Вендрамин еще раз доказал свою способность, полностью управляя никчемными барнаботти, оказывать влияние на решения правительства.

После этого он обрел чувство высокой собственной значимости, омрачаемое лишь воспоминанием о поражении, нанесенном ему рукой Мелвила. Но и здесь он предпринимал свои меры. Вендрамин благодарил бога, что у него небыло недостатка в приятелях, даже несмотря на то, что его партнеры по казино дель Леоне и другим подобным злачным местам косо смотрели на него в эти дни.

Во вторник той же недели Марк-Антуан ожидал с Санфермо, Балби и другими своими венецианскими друзьями представления балета в Фенис-театре. Театр был наполнен тем весельем, что царило в театрах Венеции той зимой, ибо любящие удовольствия венецианцы не так уж тревожились из-за политической ситуации, чтобы отказать себе в развлечениях.

Виконтесса заказала ложу, и Вендрамин, облаченный в сиреневое с серебром платье, с рукой на сиреневой перевязи, сидел с ней вместе с двумя другими мужчинами, в одном из которых Балби признал барнаботто по имени Оттолино. Последний был известным мастером фехтования — одного из тех немногих занятий, которыми патриций мог заниматься, не унижая своего достоинства, — и пользовался дурной славой задиристого дуэлянта.