Любовь и оружие. Венецианская маска.

— Об обстоятельствах? — не понял Вендрамин.

— Расскажите ему, Доменико. Доменико не заставил себя ждать.

— В казино, которое вы часто посещаете, общеизвестно, что вы были должны мистеру Мелвилу тысячу дукатов, которые вы взяли у него в долг. Далее говорят, что, полагаясь на свои достоинства фехтовальщика, вы умышленно спровоцировали его, надеясь таким образом ликвидировать долг.

— Если вы скажете мне, кем рассказана эта отвратительная ложь…

— В казино дель Леоне это было на устах у каждого, с кем я заводил речь об этом деле.

— С кем вы заводили речь об этом деле? В казино дель Леоне? Вы имеете в виду, что отправились туда шпионить за мной?

— Навести справки. Да. Удостовериться, что тут не могло быть ничего против чести человека, который намеревается жениться на моей сестре. Я узнал, что вы публично были обвинены мессером Мелвилом в том самом, что вы объявили отвратительной ложью.

— Разве это делает обвинение справедливым? Факт состоит в том, если вам необходимо это знать, что трус прикрывался долгом. Он выставил его напоказ, чтобы суметь отказаться от встречи со мной, пока я не заплачу. Потому что он был уверен, что я не смогу расплатиться.

— Тогда из того, что вы встретились с ним, следует, что вы уплатили ему.

— Конечно. Что еще?

Внешне Вендрамин неистовствовал в праведном негодовании, но в душе был напуган, внезапно охваченный предчувствием того, к чему это приведет.

Доменико взглянул на своего отца с кривой усмешкой, после чего ответил:

— Ваша дуэль произошла через два дня после праздника Святого Теодора, не так ли?

— Возможно. Разве это важно?

— Думаю, да. Не расскажете ли вы моему отцу, где вы раздобыли такую значительную сумму денег?

Это был губительный вопрос, которого Вендрамин боялся. Но он приготовил ответ — хитрый способ защититься. Он скрестил руки на груди, чтобы подчеркнуть полное самообладание, которое старался продемонстрировать.

— Понимаю, — произнес он с горечью. — Вы рассчитываете смутить меня перед своей сестрой. Чтобы у нее сложилось предубеждение против меня. Пусть так. Да и имеет ли это значение теперь? Я получил деньги от дамы; от дамы, с которой, следовательно, я очень дружен. Должен ли я назвать ее? Но почему бы нет? Я одолжил эти деньги у виконтессы де Сол.

Ответ Доменико был подобен удару в переносицу.

— Она говорила мне, что вы не получили от нее этих денег. В полной растерянности Вендрамин развел сложенные на груди руки, и они безвольно упали по бокам. Он огляделся вокруг с глупо раскрытым ртом, обводя взглядом поочередно Доменико, графа и Изотту, которые с непроницаемым видом наблюдали за ним. Наконец он обрел дар речи.

— Она сказала вам… Она так вам сказала? Вы спросили ее, и она так вам сказала?

Он запнулся и с внезапной яростью добавил:

— Тогда она лжет! Граф покачал головой.

— Получается, что она лжет, чтобы аннулировать долг в тысячу дукатов. Мне никогда не приходилось слышать более странной причины для фальши. Однако мы вынуждены принять ваши слова. Скажите мне вот что: знает ли эта дама, для какой цели она ссужала вам деньги?

— Я не знаю. Не помню.

— Тогда позвольте мне помочь вашей памяти, — сказал Доменико. — Она должна была знать, потому что присутствовала в тот момент, когда Марк-Антуан выдвинул свое условие о том, что не встретится с вами до тех пор, пока вы не выплатите свой долг, вы не потрудитесь отрицать это?

— Нет. Зачем же?

Ответить ему взялся граф.

— Если бы вы больше знали о виконтессе де Сол, вам было бы известно, что для каких бы целей она ни ссужала вам деньги, на определенно не ссудила бы их, чтобы сделать возможной дуэль между вами и … между вами и мессером Мелвилом. Затем крайне сурово граф закончил:

— Ваша ложь подтверждает подозрения, к которым меня приводят сведения, добытые моим сыном.

— Ложь, сэр! Это слово относится ко мне? Мне в лицо? Тон графа стал сухим и презрительным.

— Я не знаю, какое еще слово относится к вам. Ваша дуэль с мессером Мелвилом состоялась через два дня после праздника Святого Теодора. В день Святого Теодора вы пришли сюда ко мне с басней о том, что на нужды нашей патриотической кампании вам требуется тысяча дукатов. Вы требовали их для раздачи среди некоторых из наиболее необходимых ваших сторонников барнаботти, чтобы обеспечить нам их голоса на заседании Большого Совета, который должен был тогда состояться. Что можно сказать человеку — венецианскому патрицию! — который может унизиться до столь отвратительного обмана?

Вендрамин сцепил руки.

— Погодите выносить приговор! Подождите, пока не разберетесь в том, что служит мне оправданием…

— Ничто не может оправдать джентльмена, если он занимается воровством и обманом, — последовал ответ. — Я не буду слушать вас ни сейчас, ни когда-либо еще. Вон дверь, сэр. Я прошу вас уйти.

Но у Вендрамина еще оставалась карта в этой игре — последняя карта между ним и гибелью, между ним и нуждой и долговой тюрьмой. Повсюду мгновенно разлетится молва, что он не женится на Изотте Пиццамано, и его кредиторы набросятся на него, словно коршуны на тушу.