Любовь и пепел

Вскоре после этого я покинула Белый дом и отправилась в дом Филдса в Коннектикуте. Это решение сильно потрясло мою семью. Но шанс поработать не отвлекаясь того стоил. Каждый день в течение следующих четырех месяцев, пока падал снег, росли, а потом, с приходом весны, таяли сугробы, я писала, вдохновленная совершенно новым взглядом на литературный труд. Мне пришло в голову, что причина, по которой «Безумная погоня» провалилась в коммерческом плане, была той же самой, по которой мой отец презирал ее. А именно: выбор темы. Теперь я поняла, что персонажи были не просто «взбалмошными». Они были банальными и самовлюбленными. Кому помогла эта книга? Никому! Новая же идея была чем-то совершенно другим: она не имела ничего общего с эго или самомнением, а также с Мартой Геллхорн. В тот раз я была лишь неопалимой купиной[7].

Я очень гордилась второй книгой, которая хорошо продавалась и получала отличные отзывы. Элеонора Рузвельт дважды написала о ней в своей колонке «Мой день», назвав ее «прекрасной» и «полезной». Единственное, о чем я жалела: что отец не дожил до моего искупления. Мне хотелось почувствовать его гордость и одобрение, хотя я и понимала, что это невозможно. Наверное, именно поэтому вектор сместился и указывал на других людей: Мэттьюса. Джинни Коулз. Тома Делмера и Эрнеста. Я хотела, чтобы они уважали меня как писательницу. Но больше всего на свете я хотела уважать себя сама.

Мне не хватало той святости, которая была в Коннектикуте, — тогда получилось слиться с персонажами. Алиса в своей печальной кухне соединилась со всеми другими девочками, которых я встретила, чтобы стать Руби. И хотя я изменила детали и додумала то, чего не могла знать, вся правда осталась.

Помнила ли я, как гореть? Могла ли повторить это снова ради убитого мальчика? Ради Мадрида?

Да.

Глава 21

Я проснулась в номере Эрнеста под утро, откинула одеяло, отвернулась и начала одеваться, а он, приподнявшись на локте, наблюдал за мной.

— Уходишь работать, да? Ты пишешь что-то? Я хотел бы посмотреть.

— Пока мне немного страшно показывать.

— Да?

— Мне слишком нравится. Выходит нечто совершенно новое. Как будто я что-то преодолела. Не знаю, как объяснить.

— Покажи мне.

— Я могу. Но вдруг ошибаюсь и на самом деле получается ужасно? Что тогда?

— Знаешь, пока ты молода, важно научиться слушать мнение других и сравнивать со своим. Я рассказывал тебе о Стайн[8], помнишь? Она отчитала меня и разбила в пух и прах, но именно это мне и было нужно.

Я наклонилась за ботинками и почувствовала, как кровь приливает к лицу. Он последний, от кого бы я хотела услышать критику моей работы. Не существовало писателя, которым я восхищалась бы больше. Да и дело не только в этом. У него получалось преодолеть все ежедневные ужасы происходящего, в то время как другие превращались в запуганных котят. Я постоянно задавалась вопросом: кто этот человек? Который ходит в грязных коричневых брюках и дырявой синей рубашке. Тот, кто боготворит клавиши пишущей машинки, бурбон и правду больше всего на свете. Который перешагивает ямы от снарядов там, где земля разверзлась до самых канализационных труб. Тот, кто ловит мой взгляд, когда потолок начинает дрожать, и говорит мне без слов, что я в безопасности, потому что он со мной. Какой путь надо пройти, чтобы оказаться с таким человеком?

Я не знала всех ответов, но со мной что-то происходило. Я влюблялась. Это было чудесно и это было ужасно. Мне хотелось убежать не оглядываясь. И одновременно хотелось закрыться с ним в номере и остаться там навсегда.

— Дай мне немного времени, ладно? — наконец ответила я, выпрямившись и глядя ему прямо в глаза. — Скоро покажу. Обещаю.

— А разве у нас осталось время?

— Наверное, уже не в Испании.

Он замолчал. У меня оставалось еще дней семь или десять. У него — немного больше. Мы старались не говорить об этом, но теперь, похоже, у нас не было выбора.

— Отсюда все, что осталось дома, кажется ненастоящим, — помолчав, сказал он. — У меня нет ни жены, ни трех сыновей, ни начатого романа. У меня нет счетов за квартиру и людей, которые рассчитывают на меня. Вообще ничего нет, кроме ежедневных корреспонденций и желания не получить пулю. И кроме тебя.

— Но как только ты вернешься в Ки-Уэст, это ощущение исчезнет, — закончила я за него, в то время как внутри все бушевало. — Именно это ты и имеешь в виду. Все поменяется местами, и Мадрид станет тем, что нереально.

— Похоже на то.