Любовь и смерть Ивана Чагина

— Мне дал Гребнев. Потерпи. Я приду к тебе. В день празднования международной солидарности трудящихся. Это будет твой день рождения. Договорились. И книгу свою принесу. Обещаю. Никогда не подходи ко мне. Так надо.

Проходили дни за днями. Свирепый февраль перестал дуть на своих трубах, не стали метаться и плясать по сугробам в вихревых танцах странные чудовища. Иван начал писать повесть о своей жизни, о друге Степане. Эта повесть давно зрела в его сознании. Чагин не знал, как начать свои воспоминания. Сегодня сочинил первую главу. Попытался описать свои чуства в бою, когда отступали к Уральску.

Он спешил на работу, ему нужно было увидеть свою египтянку. Гребнев не особо докучал, но иногда приглашал к себе для задушевных бесед. Как-то по расеянности, вместе с другими материалами Иван сдал Редкину свой короткий рассказ. Прошло четыре дня. После обеда Чагин хотел сходить в библиотеку, но в коридоре столкнулся с Пожарской. Она тяжело дышала, сверкая стёклами очков, тихо прговорила:

— Что ты наделал? Разве можно так выворачивать своё интимное? Что теперь делать? Что нам делать? Ты не осознаёшь всего того, что может с нами случиться. Твой рассказ — смертный приговор мне и тебе. Как мне тебя спасти? Глупый мальчик.

— Зачем меня спасать?

— Ты наивен и беспечен. Мог бы сначала мне показать свою исповедь. — Пожарская заплакала. — Ничего нельзя исправить. Редкин показал твою писанину Гребневу. Мерзкий выродок. Доносчик. Бойся его. Зачем ты написал о том листке, который прочитал у меня? Ты между двух огней.

— Случайно. Так получилось. Тебя не было. Подал ему несколько информаций, а рассказ приклеился что ли. Заберу пойду. …Почему поздно? Что в нём ужасного?

Пожарская ушла, опустив голову. Он начал думать о своём проступке. Гребнев ничего не поймёт. Своим рассказом Иван хотел дать намёк Екатерине, что она раскрыта, но может расчитывать на него. Он долго думал. Убеждал себя в том, что Катя не виновата ни в чём. Она не враг. Сам себе не верил. Не зря Гребнев постоянно говорил об угрозе, которая ему мерещится.

Рано утром Чагина арестовали. Тётка охала. Совала в карманы печёные свеклины, крестила и крестилась. Арестовывали знакомые парни. Сладострастные улыбки гуляли по губам, когда забирали оружие. Сминая, собрали бумаги со стола. Тогда он понял, что Катя была права, когда пыталась его предостеречь. Явных промахов у него не было. Гребнев выручит. Особый отдел и следователь чека ничего не могут ему предъявить, чтобы наказать по строгости того времени. Отпустят. Он не саботажник.

Гребнев встретил Ивана хмурым измятым лицом. Молча придвинул кружку с чаем. Иван положил на стол тёткин паёк, чем вызвал у секретаря кривую усмешку. Чагин молча, пил чай, смотрел на голые стены. Через час пришёл сдедователь Букреев. Бывший гимназист разговаривал с Гребневым подобострастно, повторяя за ним вопросы.

— Если произошла диверсия, если есть донос, но нет свидетедлей, значит, нужны доказательства. Когда случилась авария на перегоне Отрадное — Васильки, Чагин был со мной. Ловит волк, ловят и волка. И тебе не кажется это странным? Кто-то хочет оклеветать Ивана. Вот и разберись. Пока я его задержу до выяснения обстоятельств. А ты не тяни.

Иван поселился опять в кабинете архива. Писал справки, печатал на машинке протоколы и запросы. Гребнев его загрузил работой, как раба на галере. Домой не пускал, но разрешил тётке приносить передачи. Кормил секретарь по талонам в спецстоловой. Гороховая каша и тыквенный взвар. Иногда щи с мясом. Вечарами приглашал к себе. Пили чай с ржаными сухарями, копчёным салом. Вместо чая Гребнев добывал иногда из шкафа бутылку настоящей водки старого розлива. Говорили мало. Гребнев возмущался, не понимая, кто мог написать на Чагина донос.

— Подписан путевым обходчиком, а тот накануне замёрз. Тепло было. Диверсия была. Вагоны сошли с рельс. А ты был со мной. Кто это мог так точно знать? Если не разбираться, то вполне тебя надо арестовать и отправить в Самару, как хочется следователю. Ночью все дороги гладки, да только упасть можно.

— Крушение было. Кто-то это всё сопоставил.

— Заводят следствие по ложному следу, Ваня. Кому это нужно. Кому ты дорогу перешёл? Вот бы узнать. Я ж только собрался тебя забирать из редакции на новую должность. Этот донос. Будь неладен.

Иван знал, что Катя хочет его выгородить. Спасти от чего-то большого. Посмеялся над рассказом секретарь, выбросил его в урну, приговаривая, дескать, он бы так смог написать, да бумагу жалко и времени нет. «…Отдохни. От газеты. Заела тебя эта рутина?»

Как-то вечером Ивана поднял дежурный, велел идти в следственный отдел. Гребнев что-то говорил избитому мужчине. Когда Иван вошёл, все смолкли.

— Узнаёшь? Он признался, что украл у тебя мешок муки, что там ещё? …Подыми башку!

Иван подошёл поближе. Лампы светили ярко, но лицо избитого было опухшим после побоев.

— Сходство есть, но это не он. У того пальца не хватало на левой руке. — соврал Иван. — А у этого вроде все на местах. — мужчина кашлянул с хрипом в горле.