Любовь и смерть Катерины

Последовал неловкий момент. Сеньор Вальдес почти час простоял под горячим душем, пытаясь смыть с кожи следы Марии, чтобы навсегда забыть ее, и вдруг — на тебе, пусть и не она, так рогоносец здесь! Сеньор Вальдес пришел в «Феникс», чтобы зализать раны, вернее, позволить кому-нибудь сделать это за него. Он захватил записную книжку с единственной (пока) строчкой: «Тощая рыжая кошка перешла дорогу и незаметно прокралась в бордель», уговаривая себя, что идет работать, что в «Фениксе» легче сосредоточиться. Он закажет двойной эспрессо и рюмку бренди и сядет в любимый угол под большим зеркалом в золоченой раме — как раз туда, где сейчас сидел сеньор Марром, — и начнет писать. Конечно, какая-то часть его мозга понимала, что все это — бредни и разговоры в пользу бедных. Сеньор Вальдес все равно не мог писать в тот вечер. Да и кто бы смог? Его бросила перезрелая любовница, а у него даже не хватило смелости достать из холодильника букет фрезий и отнести их девушке, которая, как он надеялся, не отвергнет его. Нет, он вовсе не собирался писать. Но он собирался притвориться, что пишет, хотел, чтобы люди видели, что он работает. Хотел поднять голову от страницы и увидеть смущенный взгляд, быстро отведенный в сторону. Хотел услышать приглушенный разговор в другом конце зала: «Ну давай, давай же, смелее! Он тебя не укусит!», а потом краем глаза наблюдать, как набравшийся смелости поклонник идет к нему, лавируя между столиками, сжимая в руке вырванную откуда-то страницу или разглаженную салфетку, услышать взволнованные, сбивчивые слова: «Могу я попросить вас? Ох, простите, я не хотел оторвать вас от работы… Но это такая честь — видеть вас вблизи. Такая честь! Знаете, я читал все ваши книги». А когда он поставит небрежную роспись на салфетке или чем-то там, увидеть полную искренней благодарности улыбку, глаза, налитые слезами радости: «О, спасибо, спасибо! Благодарю! Вы не знаете, как это важно для меня». И еще, возможно, неловкую, робкую попытку заглянуть в его записную книжку: «Над чем вы сейчас работаете, над новым романом? Как чудесно!» — и тогда сеньор Вальдес медленно, с огромным достоинством, но так, чтобы не обидеть ничтожного человечишку, захлопнул бы книжку и убрал ее подальше от настырных глаз и сказал бы что-нибудь скромное и самоуничижительное: «Это? Да так, ерунда, просто балуюсь с одним сюжетом. Нет, сущие пустяки, не стоит вашего внимания».

Не так уж много он и просил, но если бы поклонников поблизости не оказалось, сошло бы даже кудахтанье доктора Кохрейна. Однако вместо доктора Кохрейна он нашел в кафе сеньора Маррома, банкира Маррома, чья жена в последний раз покинула его постель пару часов назад. Человека, которому он наставил рога и который непостижимым образом сумел ему отомстить, хотя и не подозревал об этом. Бедный сеньор Марром! Он никогда не сможет ни позлорадствовать, глядя на поверженного врага, ни даже с деланым сочувствием покачать головой и цокнуть языком. Он никогда не узнает о том, что у него вообще был враг. Однако, как ни странно, сеньору Вальдесу показалось, что такое положение вещей более унизительно для него самого.

Он отвернулся, надеясь, что сеньор Марром его не заметит, но было поздно.

— Эй, сеньор Вальдес! Сеньор Вальдес! — вскричал сеньор Марром с пьяным энтузиазмом. — Чиано! Сюда, идите сюда! — Он призывно помахал рюмкой. — Идите ко мне. Я угощу вас бренди.

Сеньор Вальдес слабо улыбнулся.

— Да идите же сюда, я угощаю!

Сеньор Вальдес огляделся, надеясь увидеть кого-нибудь из знакомых, к кому можно было бы сбежать, но, как назло, в тот вечер зал был почти пуст.

— Привет, Эрнесто, — бросил сеньор Вальдес, подходя к столу и отодвигая стул.

Они пожали друг другу руки как старые друзья. Впрочем, после трех двойных бренди сеньор Марром был настроен дружелюбно по отношению практически ко всем двуногим. Сеньор Вальдес оглядел себя в зеркале, висевшем на стене над головой банкира. Рама отсекала нижнюю часть туловища, так что полной картины не получалось, но темно-синий пиджак сидел как влитой, а крахмальная рубашка была такой белой, что глазам становилось больно смотреть на нее. Он видел себя, и видел спину сеньора Маррома, и видел их сцепленные руки. Этой же рукой, что сейчас пожимала руку банкира, он совсем недавно ласкал его жену. Этой же рукой он смахивал с глаз гневные слезы.

— Хотите бренди? Я вот пью бренди. — Сеньор Марром замахал руками, чтобы привлечь внимание официантки, и выставил вверх два пальца, указывая на себя и на сеньора Вальдеса.

— Спасибо, не откажусь.

— Вообще-то я уже пропустил пару рюмашек. Так что вам придется догонять. Я рано начал.

— Что, удачный день?

— Вообще-то не совсем. Нет. Не удачный.

— Тогда, выходит, вы решили утопить грусть в вине?

Сеньор Марром не ответил. Он посидел немного, глядя в рюмку, потом начал мед ленно водить пальцем по ее мокрой кромке, производя тоскливый, тонкий, ноющий звук.

— Простите, — очнувшись, сказал он извиняющимся тоном, — что это со мной? Как неучтиво с моей стороны… Садитесь же, сеньор Вальдес, видите? Уже несут выпивку.