Любовь и сон

Может быть, именно из-за этой невероятной печали, какова бы ни была ее причина, столь многие из них так любили драгоценности. Думается мне, драгоценности воплощали их стремления, являя собой нечто завершенное. Поэмы и повести того времени полны скучными каталогами и описаниями камней. Но ни один камень так никого и не излечил, не избавил от непокоя, они так и жили в поисках все новых камней, тратили целые состояния на эти маленькие холодные обещания полноты.

В то время верили, что самоцветы растут, подобно живым существам (и в отношении некоторых кристаллов это верно), глубоко внутри гор, прикрепленные к материнской породе или матке, они берут силы от земли и камня; вырастая (думаю, из кусочков горного хрусталя или камушков), они достигали совершенства или приближались к нему: неизменные и этим отличные от всего сущего в подлунном мире. Следовательно, они обретали бессмертие. Возможно, алчные собиратели думали, что когда-нибудь найдут в горах, или создадут в алхимических горнилах, или обнаружат в разграбленных коллекциях своих врагов — волшебный предмет, который наделит своим бессмертием сердце носителя.

— Ну, — сказала она, опуская книгу, так и не понимая, почему он столь настойчив.

Он указал на книгу.

— Там примечание, — сказал он.

Она взглянула на страницу, ожидая увидеть пометку рукой Крафта. Но Бони имел в виду сноску, сделанную мелким, скрытным шрифтом:

Конечно, если бы некто узнал местонахождение или происхождение подобного камня, лучше бы ему оказаться достаточно мудрым, чтобы не воспользоваться силой камня и не открыть ее для других. Все мы читали сказки. Мы стали или должны стать мудрее, должны удовольствоваться днями лет наших — семьюдесятью годами,[452] а увеличить их число может лишь lapis lapidarum[453] научной медицины. Я, во всяком случае, не стану будить свою жабу, пока она лежит тихо, и не возьму по глупости драгоценный камень из ее головы.[454]

Роузи опустила книгу. Бони явно был чем-то поражен, но не может же быть (так ей казалось), чтобы этим примечанием.

— Ну и что, — мягко произнесла она.

— Он знал, — ответил Бони. — Знал. Уже тогда.

— Знал что, Бони?

Он отвернулся, не желая отвечать на вопрос. Жадно дышал открытым ртом. Роузи подумала: может, он сходит с ума. Дряхлость. Надо бы спросить Майка. Ее захлестнула горечь от такой несправедливости: получить в дар такую долгую жизнь, что в конце концов она стала невыносимой.

— Как ты спал? — задала она глупый вопрос, пытаясь отвлечь его, сменив тему. Иногда у нее выходило это с Сэм.

— Я не спал, — сказал он. — Боялся, что не проснусь.

Он попытался выбраться из шезлонга, но не смог подняться; Роузи пришла на помощь. Он оперся на ее руку. Хотя он сильно похудел за последние две недели, поднять его все равно было трудно.

— Посмотри, — сказал он. — Посмотри сюда.

Он добрел до стола. Там лежали три стопки бумаг, и Роузи узнала почерк Феллоуза Крафта — маленькие аккуратные буквы, длинные петельки. Бони положил руку на одну из этих стопок, словно для клятвы.