Любовь и вера Надежды Гречихиной

Кстати, незадолго до этого я встретил его в очень неожиданном месте, куда и сам-то попал случайно. Приближались какие-то выборы в органы местного самоуправления. В поисках дополнительного заработка я подрядился сверстать на компьютере газету Мальцевского городского отделения ЛДПР «Сокол Жириновского» – у меня по соседству жил их партийный руководитель. Оказалось, что газету надо не только сверстать, надо ещё написать статьи, согласовать текст в обкоме и сдать вёрстку в типографию. Всё это я выполнил, но денег за работу не получил. В ЛДПРовском обкоме мне объяснили, что у либеральных демократов сейчас проблемы с финансами, но как только, так сразу…

В партийном коридоре я случайно повстречал Николая Тарасовича.

– Ты что здесь делаешь? – удивился он.

– Вот, газету выпускаю. На жизнь пытаюсь заработать. А вы?

– А я тут работаю.

– Кем?

– По специальности.

– Вы же коммунист?

– Ну и что… Я в первую очередь – специалист по агитации и пропаганде, а уже потом – коммунист…

– Понятно… – ответил я. – И именно в таком порядке.

Мы как старые друзья пожали друг другу руки и разошлись. Почему одни люди всегда знают, где сытно кормят, а другие – нет?

Надежда Константиновна Гречихина вплотную приблизилась к среднему возрасту. Она заметно пополнела и внешне изменилась. Ресницы стали тоненькими и лишились своей пушистой синей бахромы. Губы покрылись бледной помадой неопределённого пыльного цвета. В ушах сверкали синие хрусталики дешёвых серёжек, а предательские морщины на шее спрятались под белый нейлоновый шарфик.

Она работала диспетчером автопарка. Сидела в отдельном кабинете и громко ругалась в микрофон на бестолковых водителей. Судя по силе звука и набору слов, разлетавшихся по территории, толковых водителей в автопарке не было.

– Вам чего? – повернулась она ко мне, предварительно выключив микрофон.

– Здравствуйте. Вот заявка, – сказал я и протянул бумажку, подписанную командиром.

Она прочитала текст, полистала толстую растрёпанную тетрадку и, повернувшись к микрофону, прокричала:

– Василий, готовься на выезд. Рейс местный. И чтобы у меня на этот раз без фокусов. В шесть часов должен быть на базе. Опоздаешь – я тебе тогда устрою рыночную экономику. На неделю в гараж переведу, болты крутить.

– Вон тот «зилок» возьмёте, – сказала она мне и махнула рукой в окно. – Когда закончите свои дела, вы его одного не отпускайте. Сюда пусть сразу едет, в парк. А то разболтались. Левачат по-чёрному!.. Чуть за ворота выскочит, и ищи-свищи. Думает, что это его машина, а на государство ему плевать. Развалили Союз, демократы хреновы, а нам теперь расхлёбывай…

Кому это – нам – Надя не пояснила.

Она меня не узнала. Или не хотела узнавать. Сделала вид, что не помнит. Я не настаивал. Не такие уж мы с ней были друзья. Просто встретились несколько раз по делу. Вот и всё.

Со стены, из глубины резной рамки, увитой гирляндой оранжевого физалиса, на меня, улыбаясь с прищуром, смотрел Владимир Ильич. Ниже его к выцветшим обоям канцелярской кнопкой была приколота цветная фотография. На ней Надежда Константиновна в компании нескольких женщин среднего возраста стояла на фоне гарнизонного дома офицеров около памятника Ленину. В руках у неё был самодельный плакат «Банду Ельцина – под суд».

С тех пор я лет десять не видел Надю Гречихину. Наш научно-испытательный центр подвергся нескольким перестройкам и выродился в нечто, похожее на дом престарелых, где великовозрастные научные работники получают прибавку к пенсии, регулярно выпуская никому не нужные отчёты. Одна общая знакомая рассказала мне при встрече, что Надя уже давно ушла из автопарка. Ездит каждый день на работу на велосипеде. А работает в Мальцевском доме-музее Ленина. Есть у нас и такой. Здесь, в крестьянской избе, Владимир Ильич прожил несколько дней, поправляя здоровье после отравленной пули. А летом она встретила её в администрации – Надя оформляла пенсию, ей исполнилось пятьдесят пять лет.

В августе подмосковные вечера могут быть очень тёмными, особенно, если небо затянуто плотными облаками, а уличные фонари не горят.

На перекрёстке Большой Советской и улицы Айвазовского фонари этим вечером не горели. Дорога от станции Мальцево до моего дома утопала в темноте, усиленной густыми широколистными клёнами. Редкие машины медленно шуршали по мокрому асфальту. Недавно прошёл дождь, и люди с последней электрички шли прямо по мостовой. Наша не очень трезвая компания разбилась по парам и перемешалась с потоком суетливых пассажиров. Они спешили домой и обгоняли нас, старательно обходя лужи, в которых отражались окна соседнего дома.

Ветра не было. Было тепло и тихо. На станции свистнула электричка, предупреждая о начале движения. Послышалось шипение воздуха из закрывающихся дверей. Позади меня звякнул велосипедный звонок. Я взял жену под руку и потянул к обочине. Звонок звякнул сильнее и настойчивее. Я принял вправо и встал ногой на бордюрный камень, отделяющий асфальт от скользкого глинистого газона.

– Не трамвай, объедет, – сказала Оля, но на всякий случай прижалась ко мне плотнее.