Любовь и верность

– Я знаю, что это так. – Мэри старалась говорить уверенным тоном. Как-то неестественно держать в доме воображаемый музей, посвященный женщине, которая его не любила. Возможно, призрак леди Эдит и не бродил по холодным каменным полам Рейнберн-Корта, но ее несчастье уж точно заняло все сердце Алека.

– Ну хорошо. – Алек подошел к двери. – Давай сходим туда. Не был в ее комнате с тех пор… как она умерла.

Беовульф соскочил с дивана и побежал за хозяином по коридору к лестнице. Мэри с трудом поспевала за длинными шагами Алека. Как только тот принимал решение что-либо сделать, он уже не медлил.

Быстро поднявшись, они оказались перед толстой дубовой дверью. Алек сунул руку в карман и вытащил оттуда кольцо с ключами.

– Может, предпочтешь сама сделать это? Чем ты открывала замок? Шпилькой?

– Да. – Мэри едва сдержала желание вынуть шпильку из своего пучка. Но ей не хотелось хвастаться. – То есть нет. Дверь не заперта, так что ключ тебе не нужен.

Дверь скрипнула на несмазанных петлях. Послеполуденное солнце так и лилось в комнату сквозь множество окон, отчего сверкающие поверхности сияли еще ярче. Сделав шаг вперед, Алек остановился.

– Только после тебя, – сказал он.

Мэри проскользнула в комнату Эдит мимо него. Беовульф вбежал туда следом за ней, прыгнул на кровать, покрутился вокруг подушек с кисточками и лег со счастливым вздохом.

– Он по ней тоскует, – заметила Мэри.

– Да, и, похоже, он – единственный. Эдит была не из лучших хозяек. Но не буду говорить плохо о мертвых. Могу себе представить, что будут говорить обо мне, когда я умру. Да обо мне и сейчас достаточно говорят.

Мэри решила, что должна сделать что-то, чтобы восстановить его репутацию, однако никак не могла придумать, что именно. Как только он выносит, что его подозревают в убийстве?

Это так не похоже на нее – не иметь никаких идей. Но когда она стоит рядом с Алеком, весь ее здравый смысл куда-то улетучивается.

Алек ни разу не поднял глаз на портрет Эдит. Он сунул руки в карманы и весь как-то съежился – вид у него был такой, словно он разобьется на куски, если будет двигаться слишком быстро. В этой комнате такому крупному мужчине, как он, негде было даже присесть – стулья не выдержали бы его вес. А Беовульф, похоже, не был расположен делиться с кем-то кроватью.

– Может, родителям Эдит захочется забрать этот портрет? – спросила Мэри.

– Наверное…

Господи, неужели эта женщина была еще прекраснее? Сердце Мэри упало.

– Думаю, тебе нужно предложить им его.

– Возможно, ты права. – Он еще глубже сунул руки в карманы. Они едва ли на фут продвинулись в комнату. Мэри напомнила себе, что именно она предложила подняться сюда.

– Если только ты не хочешь сохранить его как воспоминание…

– Боже, нет! Я же говорил тебе, что несколько месяцев не заходил сюда. Неужели ты считаешь, что я стою тут, боготворя ее алтарь после того, что она сделала?

Алек был зол. Она зашла слишком далеко, однако Мэри всегда так поступала, когда считала себя правой в чем-то. А это, надо сказать, происходило слишком часто.

– Нет, конечно. Я вовсе не это имела в виду. А ее одежда и личные вещи? Наверное, ее мать могла бы помочь тебе разобраться с ними. Какие-то вещи можно было бы отдать на благотворительность. Ты мог бы открыть мемориальный фонд.

– Так ты и в шкафы заглянула?

– Алек, – тихо проговорила Мэри, – шкаф стоит открытым. – Обе его дверцы были широко распахнуты, словно Эдит искала там что-то и не нашла. Кажется, она любила белый цвет. Многие из ее шелков и атласов были разного оттенка белого – даже удивительно, сколько их существует.

– Мемориальный фонд, говоришь? А что, не такая уж и плохая идея, ее родителям может понравиться. Как ты понимаешь, они сейчас не так уж часто со мной общаются.

– Они считают… что ты?…

– Убил ее? – договорила Алек. – О да! Во всяком случае, они считают меня ответственным за ее смерть. Я не мог рассказать им про Бауэра, это разбило бы их сердца. Видишь ли, Эдит была их единственным ребенком. Их гордостью и радостью, когда их это устраивало.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Мэри.

– Мне кажется, им известно, что с ней были проблемы, но критиковать ее означает задавать вопросы и им самим. Как они вырастили ее такой? Думаю, им хотелось, чтобы ее мужем стал не просто скромный барон, однако согласиться на брак их заставило мое непомерное богатство и шотландское происхождение. Эдинбург отсюда недалеко, они часто приезжали к нам.

Мэри едва не улыбнулась. Да, конечно, «барон» звучит не так грандиозно, как «герцог», но если барон – это Алек Рейнберн, то кто может против этого возражать?

– Не надо было так рано выдавать ее замуж, – продолжал Алек. – Она не была готова к браку. И я не стал ей хорошим мужем.

Мэри положила руку ему на рукав.

– Прекрати об этом думать. – Ее щеки раскраснелись, а глаза она опустила на ковер. – Алек, я должна сделать тебе еще одно признание, и оно почти такое же плохое, как и первое. А может, еще хуже.

Алек вздохнул.