Любовь и война. Великая сага. Книга 2

Ее страх сменился возбуждением, настолько сильным, что оно граничило едва ли не с безумием. Она едва сдерживала себя, пока Пауэлл снимал с себя нательное белье. То, что она увидела, оказалось меньше, чем можно было ожидать при его фигуре, к тому же довольно странного вида. Пауэлл раздвинул ноги Эштон и овладел ею, не закрывая глаз.

Эштон не могла поверить, что это происходит с ней. Она билась и извивалась на влажных простынях, быстро достигнув оргазма такой силы, какого никогда не испытывала. И тут же опять начала вскрикивать, когда Пауэлл ускорил темп; с другими любовниками ничего подобного не случалось. Слезы катились по ее щекам, и когда Пауэлл наконец вошел в нее последний раз, она закричала сквозь рыдания и потеряла сознание.

Когда она очнулась, он лежал рядом, опираясь на локоть, и снова улыбался. Эштон была мокрой от пота, уставшей и напуганной своим обмороком.

– Я, кажется…

– La petite mort. Маленькая смерть. Хочешь сказать, с тобой это в первый раз?

Эштон сглотнула.

– В первый.

– Что ж, зато уж точно не в последний. Я на тебя смотрю уже почти двадцать пять минут. Вполне достаточно, чтобы мужчина снова набрался сил. – Он показал вниз. – Возьми в рот.

– Но… я никогда такого не делала…

Он схватил ее за волосы:

– Ты слышала, что я сказал? Сделай это!

И Эштон повиновалась.

В следующий раз они достигли финала не так быстро. Эштон заснула, а после второго пробуждения обнаружила, что избавилась от страхов. Она смутно подумала о том, чтобы получить какой-нибудь сувенир об этой встрече для своей коллекции, но была слишком сонной и предпочла просто отдыхать рядом с Пауэллом.

Свет за рейками жалюзи заметно изменился. День близился к концу. Но Эштон это больше не волновало. Тайные глубины, которые она открыла в себе в этой комнате, не только изменили ее эмоционально, но и полностью разрушили ее представление о собственном сексуальном опыте. Да, любовников у нее было немало, о чем напоминала ее коллекция сувениров. Но Ламар Пауэлл показал ей, что она еще просто дитя.

Между тем вторая причина ее визита все-таки заявила о себе.

– Мистер Пауэлл…

Он оглушительно захохотал:

– Мне казалось, мы уже достаточно близко знакомы, чтобы называть друг друга по имени.

– Да, верно…

Эштон покраснела и, чтобы сгладить неловкую заминку, убрала со лба прядь темных волос. В его смехе отчетливо слышалась жестокость.

– Я хотела поговорить с тобой о деле, – сказала она. – Деньгами в нашей семье распоряжаюсь я. То место второго инвестора в твоем морском синдикате еще свободно?

– Возможно. – Глаза, похожие на матовое стекло, скрывали все его мысли. – Сколько ты можешь вложить?

– Тридцать пять тысяч долларов.

Вложив такие деньги, в случае неудачи Эштон могла остаться почти ни с чем. Но она не верила в неудачу, точно так же как, идя сюда, не верила, что Пауэлл не затащит ее в постель.

– Такая сумма дает солидную долю во владении судном, – сказал Пауэлл, – как и в будущей прибыли. Значат ли твои слова, что твой муж изменил решение?

– Джеймс ничего об этом не знает и не узнает, пока я не сочту нужным ему сказать. Разумеется, ему незачем знать и о моем сегодняшнем визите… и о других тоже.

– Если они еще будут.

Таким заявлением он, вероятно, хотел смутить и встревожить ее, но уж точно просчитался.

– Будут, если тебе нужны деньги, – с вызовом ответила она.

Пауэлл с улыбкой откинулся на подушку.

– Нужны. И как только я их получу, мы сможем продолжить.

– Я принесу чек на следующую встречу.

– Сделка?.. Боже, да ты просто находка! В этом городе и мужчин-то мало с таким характером. Мы друг другу подходим, – заявил он, поворачиваясь и целуя ее в голый живот.

На этот раз, после того как все закончилось, первым заснул он.

Хранилась у Эштон одна заветная шкатулочка, которой муж никогда не видел. Она прятала там воспоминания о романтических связях, длившихся месяц, неделю или даже одну ночь. Лаковая деревянная шкатулка, инкрустированная перламутром и жемчугом, была сделана в Японии в традиционной азиатской манере, а вот рисунок на ней, искусно выложенный перламутровыми пластинами, был весьма примечателен. На крышке была изображена пара за чаепитием. А на внутренней стороне крышки та же самая пара, сняв кимоно, с широкими улыбками предавалась страсти. Художник построил композицию так, что гениталии партнеров были отчетливо видны. С учетом внушительного размера пениса Эштон вполне понимала, почему у женщины такое счастливое выражение лица.

В качестве сувениров она всегда выбирала брючные пуговицы. Начало коллекции было положено еще задолго до войны, когда Эштон приезжала к кузену Чарльзу в Академию. По существовавшей там в ту пору традиции девушка и сопровождавший ее кавалер обменивались какими-нибудь милыми подарочками – чаще всего сладостями, – хотя заветной мечтой каждой девушки была, конечно, пуговица с кадетского мундира. Эштон развлеклась не с одним, а с семью кадетами в душной темноте порохового склада. И от каждого потребовала весьма своеобразный сувенир – пуговицу от гульфика.