Любовь и война. Великая сага. Книга 2

Буллок официально похвалил неуклюжие, но эффективные защитные действия Купера на причале. Купер оставался на борту судна до середины августа, после чего возле острова Терсейра на Азорских островах «Алабама» встретилась с двумя другими кораблями. С одного из них, купленного Буллоком барка «Агриппина», на борт «Алабамы» были переправлены стофунтовая нарезная пушка системы Блейкли, восьмидюймовое гладкоствольное и шесть тридцатидвухфунтовых бортовых орудия, боеприпасы, бочки с порохом, ядра, уголь и достаточно припасов для длительного плавания. «Багама» привез двадцать пять матросов Конфедерации и капитана Сэмса. После того как новый корабль был полностью оснащен, укомплектован командой и окрещен, Купер испытал неожиданный прилив гордости, когда жарким тропическим днем небольшой оркестр заиграл «Землю Дикси».

Тайная миссия была завершена, и он вернулся в Ливерпуль на пассажирском пароходе. Когда он рассказал жене о своих чувствах во время церемонии, она рассердилась. Они даже поссорились, что бывало очень редко. Как он может гордиться делом, над которым когда-то смеялся, возмущалась она. В ответ он довольно ядовито заметил, что ей придется простить ему это маленькое несовершенство. Вскоре они уже обменивались просто бессвязными репликами, и понадобился целый день, чтобы обида улеглась.

– И что ты думаешь о просьбе министра Мэллори? – спросила Юдифь.

Купер прижался к ней плечом. Ветер стал холоднее, звезды на небе теперь сияли ярче, а оранжевая полоска на горизонте исчезла.

– Я буду скучать по этому старому городу, но у меня нет выбора. Надо ехать.

– Как скоро?

– Как только закончу пару текущих проектов. Если ничего не случится, в конце года мы поедем.

Юдифь подняла его руку и положила себе на плечи, чтобы согреться и потому, что любила его прикосновения.

– Страшно отправляться через океан зимой.

Купера же больше всего тревожил последний участок пути – от Гамильтона или Нассау через эскадру, блокирующую подходы к южному побережью, но он не стал расстраивать жену и ничего не сказал. Вместо этого он крепко обнял ее и, прижавшись губами к ее холодной щеке, негромко произнес:

– Пока мы все вместе, с нами ничего не случится. Вместе мы выдержим все.

Юдифь согласилась, а потом, немного помолчав, сказала:

– Интересно, что бы сказал твой отец, увидев в тебе такую преданность Югу.

Куперу не хотелось снова ссориться, и он ответил очень осторожно:

– Сказал бы, что я не тот сын, которого он вырастил. Еще сказал бы, что я изменился, но ведь и все мы изменились.

– Только отчасти. Я теперь ненавижу рабство как никогда прежде.

– Ты ведь знаешь, что я чувствую то же самое. Когда мы завоюем независимость, оно зачахнет и умрет естественным образом.

– Независимость? Купер, дело проиграно!

– Не говори так.

– Но это правда! Ты и сам так думаешь в глубине души. Мы говорили о возможностях Севера, его ресурсах и их полном отсутствии на Юге задолго до того, как началась эта чудовищная война. Ты говорил об этом с первого дня нашего знакомства!

– Верно, но… Я не могу признать поражение, Юдифь. Иначе зачем нам возвращаться домой? Зачем я вообще занимаюсь таким опасным делом? Да потому, что это мой долг. Юг – моя родина. И твоя тоже.

Она покачала головой:

– Больше нет, Купер. Я уехала оттуда. Он остается моей родиной только потому, что ты так хочешь. Эта война – ошибка, и дело Юга – тоже. Зачем тебе, или Буллоку, или кому-то еще продолжать бороться?

Свет фонаря упал на ее лицо, такое прекрасное в глазах Купера, такое любимое. И впервые, сидя на этой скамейке, он где-то в тайном уголке души, где прятал от себя правду, признал, что Юдифь уже увидела ее, что правда сама заявила о себе после Шарпсберга.

– Мы должны бороться за лучший исход, какого только можно добиться. За мирные переговоры.

– Ты думаешь, стоит возвращаться домой ради этого?

Купер кивнул.

– Хорошо, любимый. Поцелуй меня и идем.

Порыв ветра бросил к их ногам гору листьев, когда они обнялись. И продолжали целоваться, когда рядом с ними кашлянул констебль, проходивший мимо, помахивая дубинкой. Они с огорченным видом разомкнули объятия. Поскольку Юдифь была в перчатках, недовольный офицер не мог видеть ее обручального кольца и, наверное, подумал, что женщина сидит здесь с любовником и ведет себя непристойно. При этой мысли Юдифь хихикнула, когда они с Купером шли обратно через площадь. Уже наступила полная тьма. Дома должно было быть очень уютно.

В освещенном газом холле Купер вдруг побледнел и показал на каплю крови на кафельном полу:

– Бог мой… посмотри!

Глаза Юдифи округлились.

– Джуда?

Из гостиной высунулась белокурая головка Мари-Луизы.

– Его ранили, мама!

Купер взлетел по лестнице; в животе у него словно скрутили тугой морской узел, в голове стучало, ладони взмокли. Его сын угодил в лапы каких-нибудь воров или растлителей? Малейшая угроза любому из его детей всегда была для него как острый крюк, вонзавшийся в тело. Когда они болели, он сидел с ними ночи напролет, пока опасность не отступала. Поднявшись по ступеням, Купер помчался к полуоткрытой двери комнаты.

– Джуда! – закричал он, рывком распахивая дверь.