Любовь и война. Великая сага. Книга 2

Так что дух перемен уже витал в воздухе. Они были необходимы, болезненны и бесповоротны. Иногда, как и в эту ночь в пресвитерианской церкви, одна мысль о возможном будущем, которое ждало их, вызывала у Джорджа головную боль.

Когда они добрались до дому, Констанция заглянула к спавшим детям, потом приготовила горячее какао для Джорджа. Пока закипала вода, она снова перечитала письмо от отца, оно пришло накануне днем.

Патрик Флинн добрался до Калифорнии еще осенью. По его словам, это был сонный край вечного солнца, далекий от войны. В шестьдесят первом ходили разные слухи о мятеже и создании какой-то Тихоокеанской конфедерации, но потом все затихло. Флинн писал, что его новая адвокатская практика в Лос-Анджелесе почти не приносит денег, но он счастлив. На что он живет, отец не сообщал, но Констанция теперь хотя бы знала, что он в безопасности.

Она отнесла какао Джорджу в библиотеку. День выдался трудным, и Констанция сама очень устала, но Джордж выглядел просто изможденным. В форменных брюках с подтяжками и рубашке с закатанными до локтей рукавами он сидел за письменным столом с разложенными перед чернильным прибором бумагами, частью исписанными, частью – еще пустыми. Газовая лампа была откручена до предела.

– Долго еще будешь сидеть? – спросила Констанция, поставив перед ним чашку.

– Пока не закончу. Завтра я должен показать это сенатору Шерману… То есть уже сегодня, на приеме у президента.

– А нам обязательно нужно туда идти? Эти приемы просто ужасны – там всегда так много народу, что пошевелиться невозможно.

– Знаю, но Шерман будет меня ждать. Он обещал познакомить меня с сенатором Уилсоном из Массачусетса. Уилсон – председатель Военного комитета. Союзник, который нам очень нужен.

– А когда будет представлен финансовый законопроект?

– В правительстве – через две недели. Но настоящая битва начнется в сенате. У нас мало времени.

Констанция наклонилась к мужу, ссутулившемуся в кресле, и нежно коснулась его волос:

– Ты просто настоящий фанатик, особенно если учесть, что тебе никогда не нравилась военная служба.

– Она мне и сейчас не нравится, но я люблю Вест-Пойнт, хотя и мало что знаю о нем со времен выпуска.

Констанция поцеловала его в лоб:

– Не засиживайся, пора спать.

Джордж рассеянно кивнул и даже не заметил, когда она ушла.

Обмакнув перо в чернила, он вернулся к работе над статьей, которую согласился написать для «Нью-Йорк таймс», одной из верных защитниц Академии. Статья опровергала любимый аргумент сенатора Уэйда о том, что Вест-Пойнт следует закрыть только потому, что две сотни из его восьмисот двадцати кадровых офицеров в 1861 году предпочли перейти в армию конфедератов.

Если это достаточная причина для того, чтобы упразднять ценные общественные институты, то мы должны волей-неволей перенести ту же логику и на другие сферы и вспомнить ряд сенаторов и членов палаты представителей, точно так же перешедших на другую сторону, и среди них мистера Джефферсона Дэвиса, которого сенатор Уэйд характеризует как «архибунтовщика, архидемона бунта», и тут же распустить наши государственные законодательные органы, потому что и они тоже вскармливают предателей. В таком контексте аргумент сенатора Уэйда представляется тем, чем он на самом деле и является, – лицемерием и демагогией.

Да, последними словами Джордж мог нажить себе врагов, но ему было все равно. За судьбу Академии разгорелась настоящая война, и в наступавшем году мощная политическая группировка намеревалась навсегда уничтожить Вест-Пойнт. Кроме Уэйда, в нее входили Лиман Трамбулл из Иллинойса и Джеймс Лэйн из Канзаса. Особенно усердствовал сенатор Лэйн, хвастаясь по всему Вашингтону, что скоро похоронит Вест-Пойнт.

Прихлебывая остывшее какао, Джордж продолжал писать. В доме становилось все прохладнее, и он, зябко поеживаясь и зевая от усталости, снова и снова выпускал на бумагу словесные залпы, принимая бой в этой маленькой войне, исход которой считал почти таким же важным для страны, как и исход большой. Он работал, пока не наступил первый день нового года, и в пять утра наконец в изнеможении уронил голову на стол; прядь волос упала на перо, испачкавшись в чернилах.

– Да, я счастлив сообщить, что скоро она будет со мной, – сказал Орри президенту. В правой руке он держал бокал с пуншем, но от тарелки с закусками отказался: как бы ловко он ни научился управляться одной рукой, но все же не мог одновременно и есть и пить. – Вполне возможно, что она уже едет сюда.