Любовь и жизнь кулинара Вали Сорокиной (СИ)

   А Виктор рассказывал о последних новостях и сплетнях, будоражащих Омолой, делился планами о перспективах Кюсентея, не забывая при этом осыпать Валю комплиментами.

   Прервала их беседу Фрося, которая неожиданно для себя почувствовала легкие уколы ревности. Это чувство никак не входило в ее планы.

  --Хватит разговоры разговаривать. Время за дело приниматься. Скоро твои горняки подтягиваться на обед начнут, а у нас еще работы конь не валялся, - прервала их беседу Фрося.- Приходи, когда мы всех накормим. Только рады будем.

  Не удержалась, съехидничала:

  --Ты, похоже, не очень торопишься в шахту спуститься? Значит, временем свободным располагаешь...

  --И правда, приходите,- поддержала ее Валя.

   * * *

   Чесноков действительно не спешил приступить к работе. Возвращаться в шахту ему не хотелось. Этому способствовала и некоторая неопределенность с его новыми обязанностями. Да и Анатолия Прохорова, который возглавил бригаду после отъезда Чеснокова на Омолой, от должности никто не освобождал. И Виктор решил за лучшее сначала ознакомиться с состоянием дел на всех других объектах участка, а шахту оставил на потом. Не желая лишний раз встречаться с горняками, на утренние планерки не ходил. И вообще подолгу валялся в кровати.

   Не пошел Чесноков на планерку и в день аварии на ДЭС.

   Накануне Фалдин сквозь утреннюю дремоту услышал как где-то резко задребезжало железо, затем что-то ухнуло, и над Кюсентеем опустилась пугающая тишина. Михаил Иванович открыл глаза, преодолевая тяжесть, сковывающую его немолодое тело, приподнялся на локте,прислушался. Привычного шума дизельной и компрессорной слышно не было. В той стороне он услышал только едва различимые возбужденные голоса. Окончательно стряхнув с себя дремоту, Михаил Иванович стал быстро одеваться. Окликнул Чеснокова:

  --Что-то стряслось на ДЭС, вставай!

   Однако тот как ни в чем ни бывало продолжал лежать на соседней кровати. "Надо будет всерьез поговорить с ним," - подумал о соседе с неприязнью Фалдин. Но тут же поймал себя на мысли, что поговорить с Чесноковым, после его возвращения на участок, собирается не в первый раз. Все откладывал, надеясь, что тот сам все правильно поймет, и тогда не будет необходимости заводить этот неприятный разговор. А что разговор обязательно получится неприятным, он не сомневался.

   Виктор серьезно изменился за последнее время. Мало того, что сам ничего не делал, в самый неподходящий момент бесцеремонно лез к начальнику участка с советами и назойливыми разговорами. Пользуясь своими прежними связями с работниками из дирекции, он был хорошо осведомлен о предстоящих событиях и перестановках в руководстве, критиковал начальство, со знанием дела перечисляя его промахи. При этом явно чувствовалось, что некоторые, особо важные сведения, он черпал от Элеоноры Станиславовны, с которой хоть и редко, но продолжал общаться.

   Одиннадцать километров, которые разделяли Кюсентей и Омолой, для такого уверенного ходока и охотника, каким являлся Чесноков, не были, конечно же, проблемой. Не зря говорится, для милого дружка семь верст не околица. Тем более, что разделявшая их тундра представляла собой плавный переход от Верхоянского нагорья к болотисто-кочкарной. Была на этом отрезке местности сухой, сплошь изъезженной тракторами и вездеходами еще с момента прихода в эти края геологов и геодезистов.

   Упрощало вылазки на Омолой таких непосед, как Чесноков, и то, что над тундрой уже давно властвовал полярный день. В ясную погоду солнце сопровождало путника практически круглые сутки. Деление на ночь и день уже с конца апреля для этих заполярных широт было весьма условным.

   Фалдина всегда бесили безапелляционность суждений Виктора. И особенно то, что эти разговоры он заводил всегда в присутствии кого-нибудь постороннего, вынуждая и его высказать свое мнение о действиях приискового начальства, чего Михаилу Ивановичу ужасно не хотелось. Для руководства "Омолоя" он до сих пор оставался чужаком, в силу необходимости приглашенного на время с комбината "Индигирзолото". И хоть претензий по работе к нему не было, его все равно не жаловали.

   Для этого была и другая причина. Знали, что скоро Фалдин уйдет на пенсию и уедет к семье в Усть-Неру. А заменить его на этой должности без ущерба для производства пока было некем. Вот начальство и мирилось с его слабостями, которых накопилось за добрых два десятка лет работы на Севере в избытке.

   Особенно не нравилась многим его излишняя прямота, упертость, неуживчивость. И уж совсем не церемонился с бездельниками и любителями выпить. Хотя и сам не прочь был время от времени побаловаться спиртными напитками. Но все эти плохие стороны с лихвой компенсировались умением работать, подчинить единой цели коллектив. Участок постоянно оказывался в числе лучших в соревновании по основным производственным показателям.