Любовь и жизнь леди Гамильтон

— Ну да, я несколько увлекся… — произнес Гревилл хриплым голосом. — Мне очень жаль. И тебя, и себя. Но я не могу отказаться от моего требования: если ты его выполнишь, я все забуду, если не выполнишь…

Он сделал резкое движение рукой, как будто отрезал что-то. И ушел, хлопнув дверью.

* * *

Сколько времени она простояла так? Когда до нее донесся голос матери, она вздрогнула.

— Тебе нужно одеваться, Эми! Скоро придут гости сэра Гревилла.

— Да, да?

Почему мать не вошла? Кто запер дверь? Ах, ведь это сделала сама Эмма…

Эта сверлящая боль в висках, в глазных впадинах! Все время конвульсивно вздрагивали веки, и на затылке, у начала шеи, что-то кололо, как острой иглой. Ей бы холодной воды. И было пора одеваться.

Вот подъехала уже карета, и слышен голос Чарльза, он встречает своих друзей.

Ей сегодня нужно быть очень красивой. Чтобы снискать ему уважение. Надеть черное шелковое платье с зеленой отделкой у выреза. Оно очень аристократично и в то же время мило. И очень идет к волосам, которые он так любит перебирать.

Но щеки ее сегодня слишком раскраснелись. Это от страшной головной боли. Может быть, наложить немного белил?..

Нет, Чарльз этого не любит. А головная боль пройдет. Вот уже вторая карета… третья… четвертая…

Теперь, наверно, уже все собрались. Сейчас Гревилл придет за своей Эмили. Чтобы представить ее знатным господам и дамам. Ах, что ей нужно сказать им? Разве она не договорилась об этом с Чарльзом?

Ах, эта боль! Как будто кто-то стучит молотком по голове!

Она обязательно вспомнит или спросит об этом Чарльза, когда он придет за ней.

Вот он уже и идет… Нет, это Софи, служанка.

— Да, Софи, я уже иду!

Почему он сам не пришел за ней? Но ведь он не мог оставить своих гостей! Теперь она не сможет спросить его, о чем ей нужно сказать.

О чем же это?

Как скрипят ступени! Ах, как стар дом. Может быть, Чарльз знает средство от этого ужасного шума. Он ведь знает все… все…

Там они смеются. Кто-то очень громко. Другой — низким басом. Это, наверно, брат Чарльза, полковник Роберт Фулк Гревилл. Или Гэвин Гамильтон, художник.

Ах, как жаль, что здесь нет Ромни, он бы шепнул ей, что она должна сказать этим людям. Что же это, наконец? Что?

Вся комната окутана красным туманом. Все колышется.

Кто-то берет ее за руку, тянет за собой.

— Мисс Эмили Кадоган, дочь моей экономки!

Кадоган?

Ах, да, вот что она должна сказать!

— Неправда, я не Кадоган. Меня зовут Эмма Харт… Геба Вестина…

Почему он бросил ее руку? И глаза его — почему они такие сердитые? Что она сделала, что он бросил ее здесь?

Ах… ах… Она ведь сказала как раз то, чего нельзя было говорить…

— Я ведь знала, Чарльз, я… я не умею… лгать…

Вся комната зашаталась. В ушах — шум водопада. Что-то ее ударило…

И наступила темнота… тишина…

* * *

У нее была лихорадка с очень высокой температурой — говорили врачи. Ей был вреден лондонский туман. Кроме того, со времени рождения ребенка у нее, очевидно, было что-то не в порядке с нервами — она так легко приходила в сильное возбуждение. И была так подозрительна.

Гревилл был согласен с врачами. И шел еще дальше. Он пытался вывести все из тех трудностей, которые ей пришлось пережить еще в молодости.

Насилие сэра Джона растоптало все, что было в ней доброго и доверчивого. С тех пор в ее сердце угнездилось недоверие — яд, который, постепенно распространяясь, проник в кровь и в конце концов подчинил себе все ее существо. Может быть, первый росток этого угнездился еще раньше, в те дни, когда Эмму унизили и высмеяли в школе миссис Баркер.

Все это время она была больна. Все, что происходило, она видела в зыбком тумане своей отравленной фантазии. А иначе как бы она могла так превратно истолковать действия Гревилла?

Когда он отослал ее в Хадн, он сделал это только для того, чтобы вырвать ее из порочного окружения доктора Грэхема и сэра Гарри. Он переехал с ней в Эдгвар Роу, чтобы отучить ее от нездоровой роскоши. Он настоял на ее занятиях науками, чтобы придать ее жизни более высокое духовное содержание в противовес ее склонности к чувственному началу. Он изменил ее имя, чтобы уберечь ее от борьбы с предрассудками света и даже внешне отделить ее от ее прежней жизни.