Любовь и жизнь леди Гамильтон

Эмма вскочила с тумбы. Кровь бросилась ей в лицо. Она размахнулась, чтобы изо всех сил ударить по этому одутловатому лицу. Но внезапно ее охватила дрожь, и рука ударила в пустоту. Перед глазами заплясали красные огни, на нее навалилось что-то большое и темное, она невольно сжалась и в испуге вскрикнула. Вслед за тем она ощутила тупой удар, и все исчезло в этой страшной тьме.

* * *

— Вы упали, как деревяшка, — сказала миссис Гибсон с важностью. — Ваша одежда так промокла, что я была вынуждена разрезать ее, чтобы снять. А ваши красивые белые зубы были судорожно сжаты, и я едва смогла влить вам в рот немного бульона. Вы действительно ничего не помните?

Эмма лежала в удобной постели на мягких подушках. Глаза ее скользили по небольшой, роскошно убранной комнате. Она глубоко дышала, воздух был теплым.

— Ничего… Я ничего не знаю, — сказала она тихо. — Давно я здесь?

— Я нашла вас на мосту в пятницу, а сегодня понедельник. Так что вы проспали чуть ли не три дня и три ночи.

— Где я?

— В хороших руках, мисс Лайен. У меня, в моем доме на Хаймаркете.

Хаймаркет? Что же случилось на этом Хаймаркете? Сколько раз страх мешал ей пойти туда…

— У вас!

Ее взгляд обратился к окну, и ей показалось, что на закрытых занавесках вырисовывается как бы тень решетки. Она недоверчиво огляделась.

— Что вы от меня хотите? — спросила она угрюмо. — С какой стати вы взялись обо мне заботиться?

Миссис Гибсон нежно погладила узкую руку, лежащую на одеяле.

— Вы всегда мне нравились, мисс Лайен, хотя я и провинилась перед вами, когда помогла сэру Джону. Но я постараюсь по возможности искупить свою вину. Я ведь сделала это не по злому умыслу, а из нужды. Сэр Джон щедро заплатил, а дела в «Лебеде Эйвона» были из рук вон плохи. Деньги сэра Джона на несколько месяцев отсрочили крах. Правда, потом мой бедный милый муж все-таки пострадал; он теперь в долговой тюрьме. Ну, а я — что делать бедной женщине, которая осталась одна? Дети на мосту? Мало что дает, приходится делиться с этими людьми. Так что у меня остался только дом, этот ужасный дом. Если бы мне прежде сказали, что я в таком доме… Что с вами, мисс Эмма? Не думаете ли вы, что я могу потребовать от вас чего-то против вашей воли? И ребенку ясно, что вам пришлось плохо. Не могу понять почему, ведь сэр Джон всегда был благородным человеком. Вы с ним рассорились? И потом, в бреду, вы говорили о каком-то ребенке…

Она испуганно замолкла: Эмма приподнялась в постели и уставилась на нее дикими глазами.

— Молчите! Вы хотите свести меня с ума? — И отбросив одеяло, она встала на ноги. — Я хочу уйти! Где моя одежда? Принесите ее!

— Но милая моя, прекрасная мисс Эмма! Я ведь вам сказала, что ее пришлось разрезать. Только успокойтесь. В таком состоянии вы не можете никуда идти.

— Не могу я оставаться в этой постели, беззащитная, ожидая, кого еще вы мне сюда пошлете. Поняли? Не желаю больше быть жертвой!

Ее глаза блуждали по комнате в поисках чего-то, и вдруг она бросилась к ножницам, лежавшим на подоконнике.

— Вот и оружие! Теперь у меня есть оружие! Ну что ж, посылайте его сюда! Кому там еще вы намерены продать меня? — и она издевательски расхохоталась.

Миссис Гибсон бросилась к дверям, опасаясь нападения. Затем осторожно вернулась, и в конце концов ей удалось уговорить Эмму. Успокоившись, та снова легла в постель, но ножниц из рук не выпустила.

Служанка внесла в комнату ванну и теплую воду, душистое мыло, мягкие полотенца, губки, щетки, расчески. Расстелила посреди комнаты тяжелый ковер. Против кровати у стены стояло большое зеркало. В ванну с водой миссис Гибсон влила духи, наполнившие комнату нежным ароматом.

Эмма следила за этими приготовлениями не без удовольствия. Они напомнили ей те два месяца, когда она была окружена все возраставшей роскошью, — в те дни она ежедневно принимала ванну. Тогда к ней ласково прикасались мягкие руки горничной, ее обволакивали ароматы, на нее были устремлены полные обожания взгляды сэра Джона.

На глазах ее выступили слезы, но она тут же посмеялась над собой. Глупое создание человек. Несчастие ожесточило ее, научило ненависти, истерзало, а душистая вода довела до слез.

Наконец она осталась одна. Вскочив с кровати и заперев дверь, торопливо забралась в ванну и вытянулась в теплой воде. Она лежала без мыслей, без движения. Ей казалось, что кожа ее, иссушенная, огрубевшая, впитывая ароматную влагу, вновь обретает молодую силу, становится эластичной, что в нее вливается свежая кровь.

Что-то вновь всколыхнулось в ее душе. Зародилась новая мечта? А может быть, пришел еще один счастливый день?

Овертон… Все это время она не переставала думать о нем. Было ли ей весело, овладевала ли ею тоска. В объятиях ненавистного человека любила одного лишь Овертона, это ему родила она в час отчаяния свое дитя. Случай? Игра ее воображения? Или, может быть, таинственное предопределение судьбы?