Любовь и злодейство гениев

Все это самым беспощадным образом сломало жизнь Антонины Ивановны.

Конечно, сначала Петр Ильич старался держаться. Своему брату он даже написал:

«Не понимаю, каким образом это случилось! Как бы то ни было, но с этого момента внезапно все вокруг просветлело, и я почувствовал, что какая бы ни была моя жена, она моя жена, и что в этом есть что-то совершенно нормальное, как и следует быть… Жена моя нисколько мне не противна…»

Но уже после 13 июля, то есть через неделю, он сделал жуткое признание:

«Жена моя в физическом отношении сделалась, безусловно, мне противна […] Она мне ненавистна, ненавистна до умопомешательства […] Это омерзительное творение природы».

После свадьбы молодые гостили в Санкт-Петербурге у отца композитора, но спали они в разных комнатах. Потом они навестили под Клином мать Антонины Ивановны. К сожалению, «нормальная» семья не складывалась.

Н. Н. Берберова пишет:

«У матери Антонины Ивановны, под Клином, в мещанском домике, куда приехали они после медовой недели в Петербурге, им была предоставлена всего одна комната, и в ней — огромная, пуховиком крытая, постель с шестью подушками […] И здесь тоже молодые пробыли неделю. Антонина Ивановна несколько раз выходила к утреннему кофе с заплаканными глазами. Чайковский опять не отходил от нее, и было совершенно ясно, что он не хочет оставить ее одну ни с матерью, ни с кем бы то ни было. Один раз, вечером, с ним сделались какие-то конвульсии: он сидел в кресле перед окном, и Антонина Ивановна неожиданно вспорхнула к нему на колени. Он успел только сказать, отстранившись: я предупреждал вас, я поступил вполне честно… Но она, изогнувшись, как кошечка (что, впрочем, шло к ее миловидной внешности), осыпала лицо его жаркими поцелуями. Он с силой отбросил ее от себя, и его свела долгая судорога, после чего мокрое от слез лицо он закрыл руками и просидел так с час, пока Антонина Ивановна, с внезапным бешенством, рвала на мелкие кусочки платочек, вуаль, какое-то кружево, все, что попадалось под руку. Ей было двадцать восемь лет, она знала из романов и от замужних подруг, что такое брачная ночь, которой до сих пор у нее не было. Ей казалось, что человек, который называется ее мужем, робок и целомудрен, — и только. Себя она считала женщиной со скрытым вакхическим темпераментом. Впрочем, рассуждать она не была обучена и про себя думала, что главного добилась: она была замужем, она была женой Чайковского».

* * *

Получается, что сразу же после свадьбы Чайковский понял, что совершил дикий поступок, и жена не внушает ему ничего, кроме отвращения. Он был не создан для семьи, а жена представлялась ему «мещанкой» и «чудовищем».

«Жизнь имеет только тогда прелесть, когда состоит из чередования радостей и горя, из борьбы добра со злом, из света и тени, словом — из разнообразия в единстве».

(П. И. Чайковский)

У Эрнста-Вильгельма Гейне читаем:

«Чайковский не мог выносить ее присутствия без содрогания. Несмотря на это, он женился из жалости, так как она напоминала ему бедную Татьяну из пушкинской поэмы „Евгений Онегин“. Он любил эту трагическую историю и даже написал по ней оперу».

Отвращение к женщине — ужасное чувство. Еще ужаснее, если эта женщина — жена. И Чайковский, не долго думая, просто сбежал от нее, сбежал навсегда.

Это повергло Антонину Ивановну в состояние, близкое к помешательству. Убитая горем, она вернулась в Москву. Оттуда она написала письмо к Модесту Ильичу Чайковскому:

«За всю мою любовь и преданность Петя мне отплатил тем, что сделал меня своею ширмою пред всею Москвою, да и Петербургом. Где же эта доброта его, про которую так много говорили? Такой страшный эгоизм не может соединиться с добротою».

Александра Чайковская-Давыдова, сестра Петра Ильича, на глазах которой происходила вся эта не самая красивая история, потом напишет:

«Поступок Пети очень дурен, он не юноша и мог понять, что в нем и тени задатков быть даже сносным мужем нет […] Я почти убеждена, что в причине ненависти его к жене никакую роль не играют ее личные качества — он возненавидел бы всякую женщину, вставшую с ним в обязательные отношения […] Я никогда не помирюсь с мыслью, что Петя, этот избранник, осененный при рождении Богом, не ушел от зависти дьявола, наложившего на него свое клеймо».

Н. Н. Берберова излагает последствия этой истории так: