Любовь Яровая

Закатов. Что ж? Христос и его святые терпели и голод, и заушение, и всяческие страсти, и, если ваш супруг не повинен, ему зачтётся, лишь бы безропотно… Это вам не большевики.

Горностаева. Да пусть уже те сажали бы — разбойники. А это своя власть. Ждали, ждали — дождались! Вся интеллигенция в тюрьмах.

Закатов. Интеллигенция! Интеллигенция, сударыня, несёт кару по заслугам своей вековой крамольности! Всё, что зрим, её рук дело! Что посеешь, то и пожнёшь! Вот ваш супруг — профессор, а спросите его, что он вещал с высокой своей кафедры? Чему учил юношество? Возвысил ли голос в защиту царя и веры?

Горностаева. Да что вы, батюшка, в меня въелись? Придёт профессор, его и спросите, чему он учил. А вот я вас спрошу: вы-то чему научили? Пастыри! Где ваша паства! Профессоров-то горсточка, да им рот закрывали, да ссылали, как моего Макса, а вам золотые короны надели, весь народ в науку вам отдали. Научили?

Закатов. Позвольте, возлюбленная…

Горностаева. Вам от бога поручено было царя хранить. Мы на вас надеялись. Охранили? И самих-то теперь метлой.

Закатов. Позвольте возразить вам в пяти пунктах…

Горностаева. Гонят вас во всех пунктах.

Закатов. В таком случае начну с пункта пятого. Почему ваш супруг в царствование красных открыл вечерний университет, ныне же открыл торговлю сахарином вразнос? Что сие…

Входит Малинин.

Малинин. Профессор свободен и сию минуту будет здесь.

Закатов. Вот видите, сколь быстро правда обретена. Не подобало лишь ожесточаться и порождать смуту. Интеллигенция! (Уходит.)

Входит профессор Горностаев.

Горностаева(бросаясь к нему). Макс, Макс! Что же это?

Горностаев. Видишь, свобода. (Малинину.) Могу идти?

Малинин. Да, да, профессор, извините за недоразумение. А ведь мы с вами старые знакомые. Не припомните?

Горностаев. Да, да! Я ваши глаза тоже где-то… Нет, то Дунька… Дунька…

Малинин. Что такое?

Горностаева. Это он по рассеянности, всегда так.

Горностаев. Ах, да… вспомнил. (Всматриваясь.) Как же, как же! Жандармский ротмистр Малинин. С обыском были, потом в Вятку меня…

Малинин. Вот-вот. А теперь освобождать вот приходится. Старый друг лучше новых двух.

Горностаев. Да, да. Именно. Не плюй в колодец.

Малинин. Что?

Горностаева. Идём, идём, ради бога.

Горностаев. Ну, Леля, давай магазин. (Надевает лоток.)

Горностаевы и Малинин уходят. Панова несёт переписанные бумаги в кабинет. Входит Колосов, останавливает Панову.

Колосова. Павла Петровна, что это за пакет получен для полковника Кутова?

Панова. Отойдите.

Колосова. О жегловцах? Ради бога!

Панова. А вам какое дело?

Колосова. Только два слова: да? нет? где?

Панова. Вам нужно знать?

Колосова. Да. От вас зависит их жизнь.

Панова. Это как же?

Колосова. Я не могу сказать, но это так.

Доносится пение Чира.

Панова. Уходите сию минуту!

Колосова. Милая, хорошая, не верю, что вам не жаль.

Панова. Мне жаль, что и вас с ними не повесят. Но если вы сию минуту не уйдёте, то разжалобите меня, и вас повесят. Я это сделаю.

Колосова. Сделайте. Только скажите, получено утверждение приговора?

Панова. Чир!

Входит Чир.

Монтёр кончил работу. Проводите его в кабинет завхоза.

Чир уводит Колосова. Панова уходит в кабинет. Входит Дунька, навстречу ей появляется Елисатов.

Елисатов. Сердечный привет, Авдотья Фоминишна. Что хорошенького?

Дунька. Да вот пропуск на хронт получить.

Елисатов. Что везёте нашему доблестному воинству?

Дунька. Да тут того-сего…

Елисатов. Доброе дело, доброе.

Дунька. Да, конечно ж. Надо всем до поту-крови. За веру-отечество.

Елисатов. Необходимо. А у меня для вас сахарцу семь пудиков имеется.

Дунька. Почём?

Елисатов. Миллион двести.

Дунька. Тю! Да я вчерась по семьсот тысяч брала.

Елисатов. То — вчерась. А сегодня… Вам, говорите, на фронт нужно? Едва ли это возможно.

Дунька. Вот туда к чертям. За своё ж любезное да и страждай.

Елисатов. Серьёзные операции предстоят: штатских не пускают.

Дунька. Да я ж почти что военная: медаль приделена, муж на хронте.

Елисатов. То муж. У вас же корпус и вся организация тыловая.

Дунька. Ну, миллиён!

Елисатов. Единственно из уважения к фронтовой доблести вашего супруга и вашим тыловым добродетелям.

Дунька. А конечно ж! Он там стражается, а я тут страждаю, а что кто взял в мысли, так никто…

Елисатов. Только я один. Помните, когда ещё трюмо ваше так безбожно разбили?