Любовь – игра для двоих

— И ты намерена каждый раз, когда случайно встретишь на улице этого пресловутого Бонелли, устраивать такой вот безумный кросс? — требовательным тоном поинтересовалась Лоредана и, не дожидаясь ответа Даниэлы, продолжила: — Нет, так дело не пойдет… Или ты завтра же все расскажешь Этторе, или это сделаю я сама… И не надо смотреть на меня, как на предателя, перебежавшего во вражеский стан, — возмущенно добавила она. — Неужели ты не понимаешь, что рано или поздно Этторе может и сам узнать о твоем прошлом, и тогда твои запоздалые объяснения ему уже не понадобятся? Неужели ты не понимаешь, что все эти твои глупые сомнения могут поставить точку в ваших, еще только начавшихся отношениях?

— Если ему и сможет кто-то рассказать о моем прошлом, то это будешь только ты, — с упреком откликнулась Даниэла. — Потому что никому другому абсолютно ничего неизвестно о подробностях моего расставания с Джанни.

— Вот как? Никому, говоришь?! — запальчиво воскликнула Лоредана. — А как же поклонник итальянской литературы синьор Бонелли? А его неуравновешенный отпрыск? Уж кто-кто, а они-то наверняка смогут рассказать о подробностях вашего разрыва с Джанни даже лучше, чем вы сами.

— Возможно… Но ни один из них не знаком с Этторе… И маловероятно, что их знакомство произойдет… — неуверенно откликнулась Даниэла.

— Твоя сегодняшняя встреча в кафе с Бонелли-старшим тоже до поры до времени казалась тебе событием маловероятным… Но, как видишь, она все же состоялась… — многозначительным тоном напомнила Лоредана.

— Значит, ты считаешь, что Этторе отнесется к моему признанию с пониманием? — сдалась наконец Даниэла.

— Я в этом просто уверена! — воскликнула Лоредана.

— А как он воспримет тот факт, что я вовсе не студентка и что, вполне возможно, я немного старше него?

Радость на лице Лореданы мгновенно сменилась выражением усталой обреченности.

— Боже мой, и что только творится в твоей голове, — с мягким упреком проговорила она. — Просто невероятно… Неужели для тебя так важен этот однажды придуманный миф о студенческом возрасте? Неужели ты готова пожертвовать ради него своей любовью? Ведь ты влюблена в Этторе! Я это заметила сразу по твоему взволнованному голосу, когда ты рассказала мне о нем по телефону… Потому что это вовсе не то чувство симпатии, подкрепленное многолетней привычкой, которое ты испытывала к Джанни… Это настоящая любовь, Даниэла… Поверь мне… И подумай, хорошенько подумай, заслуживает ли она того, чтобы от нее отказывались из-за какой-то шутливой выдумки. — Лоредана направилась к двери, но, сделав несколько шагов, обернулась и добавила: — А также не забудь обдумать те слова, которые ты завтра скажешь Этторе…

4

— Итак, в завершение наших сегодняшних занятий я хотела бы обратиться к вам с просьбой: сделать к завтрашнему дню перевод нескольких отрывков из пьесы Карло Гоцци «Кьоджинские перепалки» и пьесы Карло Гольдони «Любовь к трем апельсинам», — окинув присутствующих в аудитории студентов рассеянным взглядом, тихо проговорила Даниэла.

— Все наоборот, — робко возразил один из них, темноволосый здоровяк с короткой стрижкой.

— Что именно? — машинально поинтересовалась Даниэла.

— Названия пьес. Вы их перепутали. Это Карло Гоцци написал «Любовь к трем апельсинам»…

Даниэла недоуменно пожала плечами.

— Ну конечно. Я именно так и сказала.

Здоровяк многозначительно переглянулся со своим соседом и вновь робко возразил:

— Нет, все же вы сказали не совсем так… Вы перепутали этих авторов… Уже в третий раз за время лекции…

Даниэла, почувствовав, как ее лицо покрывается густым румянцем, смущенно улыбнулась.

— Я прошу прощения за эту непозволительную оплошность… — начала было она свою оправдательную речь.

Но здоровяк сразу же перебил ее.

— Ну что вы, синьора Ламбретти… Это мы все должны просить у вас прощения за наш, прямо скажем, незавидный уровень познаний в области итальянского языка и литературы… — в порыве искренности прижав ладони к груди, проговорил он.

Даниэла засмеялась.

— Тот факт, что вы с математической точностью подсчитали все мои оплошности, говорит о том, что вы преувеличиваете незавидность этого уровня, — заметила она.

Студенты весело рассмеялись.

— Уверен, что причина вашей сегодняшней рассеянности заключается в том листке, который сейчас лежит перед вами, — осторожно высказал свое предположение здоровяк, когда всеобщий смех немного утих. — Вы все время что-то пишите на нем, не переставая… Наверное, это какой-то очень важный доклад или речь для выступления, не так ли?

Даниэла утвердительно кивнула.

— Да, вы угадали. Это очень важная речь… Над которой я бьюсь со вчерашнего вечера… Но так ни на шаг и не продвинулась… — с легким вздохом сообщила она.

Здоровяк сделал успокаивающий жест.

— Ваша речь будет иметь успех, можете мне поверить, — тоном, не оставляющим места для сомнений, заявил он. — Если, конечно, она будет произнесена вами на итальянском языке, — немного подумав, добавил он. — Ведь в толковании его премудростей вам просто нет равных.

Его последние слова заглушили восторженные возгласы студентов, сопровождаемые дружными аплодисментами.