Любовь, исполненная зла

От одной из самых талантливых учениц Ахматовой, возросших в эпоху «оттепели», Ирины Семёновой, живущей по сей день в Орле, я получил недавно в подарок книгу её избранных стихотворений с несколько претенциозным названием «Русская камена». Я полистал её и даже подумал: иные стихотворения вполне были достойны того, чтобы под ними стояло имя Ахматовой. Нет нужды приводить их целиком, порой достаточно первой строчки: «Ты одержим навязчивым недугом»; «Какую странность видишь ты во мне»; «Блажен лишённый песенного дара»; «К другим иди! Мне одиноко, что ж»; «А я всю жизнь притягивала чем-то»; «Зачем тебе мои измены»; «Я книг своих не помню, я — другая»… Одно всё-таки процитирую целиком:

Издания золотые

И мраморный пьедестал?

За эти стихи простые

Весь мир на меня восстал!

А я лишь свечой горела

Пред Богом в родном краю,

Где Муза окрест смотрела

И пела мне песнь свою.

Ахматовские выверенные рассудком скупые чувства, ахматовская каллиграфическая точность рисунка душевных движений, выраженных через движения физические, то же болезненное, но осторожное тяготение к тёмному миру и бегство от его тьмы к свету, те же убедительные попытки пророчеств, то же ощущение вины за греховные замыслы — и трогательные порывы оправдать или отмолить свою вину, та же гордыня от сознания своей причастности к царству русской поэзии, та же постоянная дочерняя надежда на покровительство Музы.

Есть у Семёновой поэма «Северные фрагменты» о жизни в молодые годы в Ленинграде, естественно, с ахматовским эпиграфом: «Там, где плещет Нева о ступени, — это пропуск в бессмертие твой». Есть в поэме и прямое признание в любви к Ахматовой:

Увы! Безделицу такую

Я звать поэмой не рискую,

Обрывков тьма, размазан план

И сплошь ахматовский туман.

Хотя, пожалуй, сходства мало!

Но до безумия бывала,

Я вам скажу, в те времена

Её стихом потрясена.

Но свой восторг превозмогая,

Я не Ахматова — другая!

Хоть благотворна мне досель

Её творений колыбель.

Живя в Ленинграде, Семёнова не только сочиняла стихи под присмотром музы поэзии Камены, но и отдавала дань музе танца Терпсихоре (как Глебова-Судейкина) и вращалась в кругу молодых художников. Так что увлечение ахматовской «стилистикой» для неё было неизбежным. И чего удивляться тому, что её стихи того времени, как и стихи Дербиной, изобилуют джентльменским набором Серебряного века: «Коломбина», «Арлекин», «Пьеро», «Колизей», «Алигьери», «Аполлон», «Петрарка» и т. д.

Я уже хотел закрыть книгу с мыслью о том, что познакомился с очередной жертвой ахматовского колдовства, но обнаружил ещё одну поэму — «Детство Матроны», посвящённую знаменитой русской святой XX века. Посмотрел, когда была написана поэма — 2010–2011 годы, начал читать и, дочитав до последней страницы, — ахнул: поэма была подлинным бунтом против Серебряного века, разрывом с его мировоззрением и прощанием с кумиром молодости — Анной Ахматовой. Вот последняя глава поэмы, в которой сказано, в сущности, многое из того, о чём я думал в последнее время.

Над сетью чёрных петербургских рек

Нет-нет и дунет ветер вольтерьянский,

Чтоб, разночинный и полудворянский,

К концу столетья тускло вспыхнул век

Серебряный и антихристианский.

Навстречу злу, плывущему извне,

Разбудит он язычества химеры,

Чтоб в православной издревле стране

Кромешной стать молитвой сатане,

Смешав с духами жгучий запах серы.

Он будет жить унылою мечтой,

Свобод абстрактных требуя жеманно,

Ущербный внук гармонии святой,

Век повторит он в слове «золотой»,

Как будто Бога божья обезьяна.

Став на колени, вновь полезет он

Лобзать скупой Европы мостовые,

Патриотизм поцарствовал в России,

Когда побитым пал Наполеон,

Да времена-то, батюшка, иные!

Что православье? Разум протестует!

В России всё наскучило — пора

В Италию, в Париж, в «Гранд-Опера»,

Где вечно ложа пятая пустует*.