Любовь к деньгам и другие яды. Исповедь адвоката

Можно ли бесстрастно отнестись к человеку, чья физиономия выводит вас из себя?

Стоит ли справедливого решения тот, кто неприятно пахнет?

Мы никогда не узнаем, сколько несправедливых решений выносится судьями ежедневно, исходя лишь из несварения судейских желудков и зубной боли.

Сколько жизней Закон разрушил, основываясь на человеческих предрассудках, стереотипах, личных предпочтениях и предубеждениях?

Судьи, адвокаты, прокуроры, полицейские, следователи — все, так или иначе связанные с Законом, — люди, и ничто человеческое им не чуждо.

Они любят и ненавидят, они страдают и боятся, они имеют свои слабости. Они покупаются и продаются. Тот, кто знает их слабости, обладает силой, которая и не снилась ни одному супергерою.

Я в загородном доме Абрама Левина, жду в приемной.

Я спокоен. Я готов к вопросам и знаю, о чем пойдет разговор.

Левин-старший заходит в кабинет. Он направляется ко мне, шагая не так широко, как обычно, ранение дает о себе знать, движения явно стесняет правая рука на перевязи.

— Здравствуйте, Шота.

— Добрый день, Абрам Яковлевич.

Никто из нас не интересуется здоровьем друг друга. Это не значит, что нам наплевать. А может, именно это и значит.

— Простите, что вызвал вас в первый же ваш рабочий день, но вопрос не терпит отлагательств.

— Мы проиграли, Абрам Яковлевич. Еще не полностью, не до конца, но непременно проиграем: кассационная жалоба, по моему мнению, сути дела не изменит. Мы, конечно, подадим ее и обязательно укажем на беспрецедентность того факта, что судья Врушева отпустила под подписку о невыезде, а затем и полностью оправдала человека, чья вина в организации убийства была доказана следствием. Учитывая, что другие обвиняемые по делу получили реальные сроки тюремного заключения, организатор и заказчик не получил даже условного приговора, сам собой напрашивается вопрос о предвзятости судьи. Однако как бы он ни напрашивался сам собой, доказать мы ничего не можем. Факт взятки установлен не был, а потому является лишь домыслом, который к делу не пришьешь. Мы проиграем. На этом этапе — непременно. Однако это еще не конец и…

— Дело закрыто.

— Простите?

— Я больше не хочу, чтобы вы занимались делом о покушении на меня.

— Понимаю. Что ж, я подпишу все бумаги…

— Вы не поняли…

Абрам Левин делает жест, приглашая меня садиться, и сам садится рядом со мной, не за свой стол.

— Я не хочу, чтобы вы занимались этим делом, потому что мы оба знаем, чем оно кончится. Пусть так оно и будет. Пусть ни одно новое обстоятельство не всплывет в его контексте. Я проиграл. NN на свободе. Точка. Как своему адвокату я говорю вам: хватит. Я хочу, чтобы об этом деле скорее забыли. Хочу, чтобы вы перестали им заниматься. И занялись другим.

— Каким именно?

— Верните мне сына.

— Простите…

— Вы слышали.

Я молча смотрю на Абрама Левина, миллиардера.

— Давайте начистоту, Абрам Яковлевич…

— Я на это и рассчитывал.

— Хорошо. Итак, вкратце. По моему глубочайшему убеждению, ваш сын, Гарри Левин, узнав, скорее всего, от вас же, что вы не внесли его имя в завещание, вступил в сговор с NN и организовал покушение на вас. Он же впоследствии и слил информацию о готовящемся покушении Полозову, имея целью заставить вас задуматься о бренности земного существования и передумать, внести его имя в список наследников. Он же устроил отвлекающий маневр с покушением на меня — убить или запугать, его устроил бы любой вариант, а когда все сорвалось, убрал с дороги исполнителя, Плетнева. Полагаю, что все это — на деньги NN. Знали вы или нет, Абрам Яковлевич, но ваш сын — хладнокровный и циничный убийца. Он обвиняется — или очень скоро будет обвиняться — в терроризме, похищении людей, организации покушения на убийство, покушении на убийство и убийстве. Это, извините, пожизненное. Без вариантов. Даже с вашими возможностями.

— Это — все?

— Не все, Абрам Яковлевич. Я не святой, и мне доводилось защищать разных людей. Я допускаю, что вы как отец готовы простить сыну все, включая испорченное кашемировое пальто, репутацию и даже собственную смерть. Допускаю и где-то даже понимаю, что чувство вины по отношению к собственному ребенку может быть больше чувства омерзения и стыда перед тем, что он калечил и убивал людей ради денег и мести: не знаю, чего в нем было больше, разбираться у меня нет ни малейшего желания. Я готов исполнить вашу просьбу и прекратить всякие действия по делу о покушении на вас, потому что вы — мой клиент, и (мне кажется, уже так давно) я взял ваше дело, потому что мне было это выгодно: вы известны, влиятельны и способны заплатить практически любую сумму не торгуясь. Но сегодня вы просите меня вытащить из тюрьмы человека, который хотел убить меня. Это… это, черт возьми… личное!

Сидя, Абрам Левин дотягивается до записной книжки, отрывает, не заботясь о красоте, лист, что-то порывисто пишет на нем и двигает обрывок по столу ко мне.

Сам того не желая, я вижу, что там написано.

— Вы согласны?

Я беру лист в руки и автоматически читаю написанное.

Голова начинает слегка кружиться, когда я понимаю, какого «оправдания» для своего сына ждет Левин и какой ценой.

* * *