Любовь к мертвецам

Между тем мой рассудок, притупленный беспрестанными позывами неистовой страсти, перестал реагировать на все внешние раздражители. Те мелочи, учитывать которые необходимо всякому, кто встает на путь преступления, начали ускользать от моего внимания. Не знаю, где и как, но, видимо, я оставил после себя какой-то слабый след, какую-то незначительную улику, и хотя этого, конечно, было недостаточно, чтобы был выдан ордер на мой арест, но все же подозрение пало на меня основательно. Я кожей чувствовал начавшуюся слежку, однако ничего не мог поделать с растущей потребностью в новых мертвецах для освежения своего изнемогающего духа.

В ту роковую ночь, когда я священнодействовал над телом очередной жертвы, крепко стискивая в руке еще не просохшее от крови лезвие, за дверью раздался пронзительный полицейский свисток. Одним натренированным движением я сложил бритву и сунул ее в карман плаща. По двери забарабанили дубинки. Взяв стул, я что было силы хватил им по оконному стеклу, благодаря судьбу за то, что выбрал для совершения преступления один из самых дешевых кварталов. В тот момент, когда синие мундиры ворвались в комнату через выломанную дверь, я спрыгнул в темноту ночного переулка. Я мчался по тускло освещенным улочкам, перелезая через шаткие изгороди, пробегая грязными подворотнями, минуя приземистые обшарпанные домики. Спасительная мысль о заболоченной лесистой местности, что начиналась за чертой города и простиралась на добрые полсотни миль, доходя аж до фэнхэмских окраин, сразу пришла мне в голову. Если бы мне удалось добраться до нее, я бы на время оказался в безопасности. Еще не рассвело, как я уже несся очертя голову по этой безотрадной пустоши, спотыкаясь о гнилые корни полумертвых деревьев, которые протягивали ко мне свои голые ветви — гротескное подобие человеческих рук, — словно пытаясь завлечь меня в свои лицемерные объятия и тем самым обречь на верную гибель.

Должно быть, незрелые отпрыски тех нечестивых богов, к которым я обращался со своими безбожными молитвами, направляли мои шаги по этим гибельным трясинам. Лишь неделю спустя, грязный, оборванный и худой, я приблизился к Фэнхэму и затаился в лесу, что начинался в миле от него. Пока что я ушел от погони, и все же я не смел обнаруживать себя, поскольку по радио наверняка уже был передан приказ о моем аресте. В то же время я втайне надеялся, что мне удалось сбить полицейских ищеек со следа. После той первой безумной ночи я не слышал поблизости ни звука шагов, ни треска кустов или сучьев. Возможно, они решили, что мой труп уже лежит в каком-нибудь стоячем омуте или покоится на дне трясины.

Дикие приступы голода терзали мои внутренности, горло пересохло и воспалилось от жажды. Но куда хуже были те муки, что испытывала моя душа, изголодавшаяся по близости мертвецов. От одного воспоминания о них мои ноздри начинали сладострастно подрагивать. Отныне я не имел права тешить себя мыслью о том, что это непереносимое томление было простым капризом воспаленного воображения. Я знал, что оно было неотъемлемой частью самой жизни, что без него я бы сгорел, как свеча. Итак, передо мною стояла задача — во что бы то ни стало удовлетворить свой проклятый аппетит. Собрав все оставшиеся силы, невзирая на то, что всякое мое передвижение было сопряжено с большим риском, я отправился на разведку. Крадясь вдоль заборов, словно тать, я заново испытал то ощущение, будто мною руководит какой-то невидимый союзник Сатаны. Но даже моя закосневшая в грехе душа на мгновение взбунтовалась, когда я очутился перед родным домом, местом моего юношеского затворничества.