Любовь к трем цукербринам

А потом над Колодцем Истины подняли но-

вый памятник.

Это были два нагих бронзовых тела, схва-

тившихся в смертельном поединке. Слева висел

мощный и страшный старик в размотавшейся

чалме, с треугольным ножом в занесенной руке.

Кеша узнал нож — тот самый технический кат-

тер, которым Караев вспорол мембрану. Справа

парил его соперник.

С похожим на испуг чувством Кеша опознал

в нем себя. Только здесь он выглядел куда при-

влекательней, чем в персональном зеркальце на

крышке бокса. Никакого намордника и пам-

персов — он был так же героически наг, как

противник, и даже более мускулист.

Одной рукой бронзовый Ке перехватывал ру

ку с ножом, а другой душил чудовищного стар-

ца. Старец был уже побежден, уже почти мертв:

его глаза сощурились, а из открытого рта вылез

похожий на ящерицу язык.

Бронзовый Ке был хорош — весь в напря-

женном порыве, натянутый как струна. Но осо-

бенно скульптору удалась разматывающаяся

чалма Караева — она придавала замороженно-

му поединку удивительное правдоподобие, ди-

намизм и экспрессию.

В следующую секунду памятник исчез под се-

рой бесформенной холстиной, полностью скрыв-

шей его очертания.

— Открытие сегодня ночью,— сказала се-

стричка.— И открывать будешь ты сам... Нужно

перерезать ленту и сбросить холст. Ты должен

волноваться, но не слишком. Смущаться, но не

очень. И, главное, любить всех тех, кого ты за-

щитил — и кто придет на тебя посмотреть.

А придут многие. Высший инфорейтинг.

— Что я должен буду сделать?

— Сказать речь, — ответила сестричка. — Но

на этот счет ты не переживай. Тебя к этому мо-

менту уже отключат. Ты нужен только в начале.

Чтобы все почувствовали тебя изнутри... Не

стесняйся себя, Кеша. Тебя можно полюбить,

правда. А знать все-все людям не обязательно.

Кеша поднял глаза. Сестричка улыбалась.

Рубцы на ее коже уже полностью исчезли.

Тем больше места будет для новых.

— Потом,— хихикнула сестричка, заметив

его взгляд.— А сейчас спать. Администрирую

сорок минут NREM SWS.

Кеша не понимал смысла слов «NREM

SWS» — он знал лишь, что это какой-то из под-

видов лечебного сна, куда ему положено погру-

зиться.

Он увидел цифры обратного отсчета — пять,

четыре, три...

Перед тем, как провалиться в сон, он успел

мысленно заглянуть в свою душу и не увидел

там ничего, за что ему было бы стыдно.

Там оставался только свет. Спокойный, уве-

ренный в себе, позитивный и уплативший все

налоги свет. Ну и тени, конечно, тоже мелькали

на дне сознания — желающий мог дотянуться и

до них. Но это были полностью легальные тени.

И даже по-своему красивые. Не черные, а про-

сто разноцветные. Здоровые тени. Такие не

надо прятать ни от кого, потому что ни один из

цветов радуги не мешает другому. Эту душу

можно было шэрить широко и безоглядно, хоть

на всю планету...

А потом ему начал сниться сон — хотя буква

«N», кажется, обещала отсутствие «rapid eye

movements», а значит, и видений. Но, может

быть, это был один из тех божественных снов,

которые не сопровождаются движением глаз и

посещают только избранных? Ке до сих пор

помнил виденную в детстве передачу, где не-

сколько собравшихся за круглым столом уче-

ных высмеивали слухи о существовании подоб-

ного — из чего он уже тогда сделал вывод, что

это правда.

Так оно и оказалось. Ничего похожего Ке

прежде не снилось. Он стоял на террасе какого-

то высокого здания, и вокруг со всех сторон

были скалы — грозные серые плоскости, уходя-

щие в косматые облака.

Перед ним был длинный широкий стол вро-

де тех, на которых военачальники когда-то раз-

ворачивали свои карты — чтобы места вокруг

хватило всем генералам. Но вместо карты на

столе лежали диски из стекла, похожие на

огромные леденцы.

Внутри этих дисков разноцветными огнями

мерцали странные знаки, напомнившие Кеше

следы птичьих лап. Он почти понимал их

смысл — письмена были связаны с эмоциями.

Некоторые из них были хорошо ему знакомы

(страх, радость, гнев), но другие не походили ни

на что из испытанного им прежде: он словно

увидел скрытую часть спектра или услышал ин-

фразвук.

Эти новые эмоции оказались простыми, мож-

но даже сказать, элементарными, но указывали

на такой глубокий и чудовищный ум, на такое

роковое взаимодействие со Вселенной, что Ке

понял: рядом с этим человек — просто бабочка,

ни разу в жизни не вылетавшая из пятна света.

Это был язык богов, и он был страшен. Боги

были богами, ибо могли вместить поистине бо-

жественный ужас. Ощутив лишь его тень, Ке

понял — такая ноша не для него.

Тут он заметил, что он не один.

С другой стороны стола стояла Птица, очень

похожая на барельеф с древней стеллы над его

фейстопом. На ней был короткий плащ из стран-

ной ткани — серый, но словно бы мерцающий

скрытым в складках светом. Сначала Ке поду-

мал, что Птица смотрит в сторону: ее голова

была повернута в профиль. А потом он увидел

ее глаз.

Этот был тот самый глаз с фрески на дне

фонтана — круглый, с огромным черным зрач-

ком. Ке понял, что Птица смотрит именно на

него, просто так он ей лучше виден, а другим

своим глазом она созерцает нечто незримое

ему, с чем соотносит его существование в мире,

и этот раздвоенный взгляд — как бы весы, на

которых он поднят, и главное для него теперь

не оказаться слишком легким.