Любовь к жизни. Рассказы

Теперь вспомните, что никто из нас не знал о смерти Дэйва Уолша. Мы думали, что он едет на «Глендейле» по направлению к Доусону. Миссионер отскочил в сторону, так что Золотой Луч оказалась прямо против ящика, когда тот грохнулся. Все произошло как на сцене. И нарочно нельзя было лучше выдумать. Он ударился концом, нижним концом, и вся крышка ящика отлетела. И из него выпал Дэйв Уолш, наполовину завернутый в одеяло, а его желтые кудри развевались и ярко сверкали на солнце. Стоя на ногах, он кинулся прямо к Золотому Лучу. Она не знала, что он умер, но ошибиться было невозможно – ведь он два дня простоял на древесном заторе; ясно было, что он встал прямо из гроба, чтобы потребовать ее себе. Возможно, что она так и подумала. Как бы то ни было – она застыла, словно оцепенела, и не могла пошевелиться. Она как будто увяла и глядела на Дэйва Уолша, пришедшего за ней. И он взял ее. Казалось, точно он простер к ней руки; но, так или иначе, они вместе упали на палубу. Мы должны были оттащить труп Дэйва Уолша, чтобы добраться до нее. Она упала в обморок, но было бы лучше, если бы она никогда от этого обморока не очнулась. Ибо, придя в себя, она начала кричать, как кричат сумасшедшие. Она кричала часами, пока не выбивалась из сил.

О да, она выздоровела. Вы видели ее вчера и знаете, насколько она выздоровела. Она, правда, не буйная, но живет во мраке. Она думает, что поджидает Дэйва Уолша, и действительно ждет его в бараке, который он для нее выстроил. Теперь она уже не изменяет ему. Вот уже девять лет, как она хранит верность Дэйву Уолшу, и, по-видимому, будет верна ему до гроба…

Лон Мак-Фейн отвернул край одеяла и приготовился залезть под него.

– Мы каждый год доставляем ей провиант и вообще не выпускаем ее из виду, – прибавил он. – Однако вчера ночью она впервые меня узнала.

– Кто это «мы»? – спросил я.

– О, – был ответ, – граф, старый Виктор Шове и я. Знаете, мне кажется, что граф единственный, кто действительно огорчен этим. Дэйв Уолш никогда не знал, что она ему изменила. А она не страдает. Ее безумие милостиво к ней.

Я молча пролежал минуту под одеялом.

– А граф все еще здесь, в стране? – спросил я. Ответа не было. Я услышал мерное дыхание и понял, что Мак-Фейн уснул.

Исчезновение Маркуса О’Брайена

– Суд постановил, чтобы вы очистили лагерь… обычным способом, сэр, обычным способом…

Судья Маркус О’Брайен был рассеян, и Муклук Чарли толкнул его под ребра.

Маркус О’Брайен прочистил горло и продолжал:

– Принимая во внимание тяжесть преступления, сэр, а также смягчающие обстоятельства, суд постановил выдать вам продовольствия на три дня. Этого, полагаю, будет довольно.

Джек из Аризоны бросил мрачный взгляд на Юкон. Это был набухший поток шоколадного цвета, в милю шириной и Бог знает какой глубины. Берег, на котором он стоял, обычно возвышался футов на двенадцать над уровнем воды; но теперь река бурлила у самого края, каждое мгновение отхватывая по кусочку береговой полосы. Эти кусочки попадали в разверстые пасти целой армии коричневых бурлящих волн и исчезали в них. Еще несколько дюймов, и Ред Кау будет затоплен.

– Этого мало, – сказал Джек из Аризоны с горечью. – На три дня – этого слишком мало.

– Такой же случай был с Манчестером, – с важностью возразил Маркус О’Брайен. – Он не получил никакого провианта.

– И его останки были найдены, наполовину обглоданные собаками, – был ответ Джека из Аризоны. – К тому же он ничем не был вызван на убийство. Джо Диве ничего не сделал, даже не пикнул. Только потому, что желудок у Манчестера был не в порядке, он набросился на того и укокошил. Вы поступаете со мной не по чести, О’Брайен. Я говорю вам это напрямик. Дайте мне провианта на неделю, и я берусь выиграть игру. С трехдневным пайком я погибну.

– А зачем вам было убивать Фергюсона? – спросил О’Брайен. – Я не могу больше терпеть эти ничем не вызванные убийства, и они должны прекратиться. Ред Кау не настолько изобилует населением. Это хороший лагерь, и здесь прежде никогда не было убийств. Теперь они стали эпидемическими. Мне жаль вас, Джек, но следует показать пример другим. Фергюсон не провоцировал вас настолько, чтобы быть убитым.

– Провоцировал! – фыркнул Джек из Аризоны. – Я говорю вам, О’Брайен, вы этого не понимаете. В вас нет ни на грош артистического чутья. За что я убил Фергюсона? А зачем Фергюсон пел: «Я хотел бы птичкой, птичкой быть»? Вот что я желал бы знать! Ответьте мне на это. Зачем он пел: «птичкой, птичкой»? Одной «птички» было бы совершенно достаточно. Одну птичку я бы мог вынести. Но нет! Ему непременно нужно было спеть о двух птичках. Я дал ему шанс на спасение. Я подошел к нему самым наивежливейшим образом и учтиво попросил его упразднить одну птичку. Я просил его. Есть свидетели, которые подтверждают это.

– А у Фергюсона голосок был не соловьиный, – сказал кто-то из толпы.

О’Брайен обнаружил нерешительность.