Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо

– Эй, погоди! Почему я должен тебе верить?

Младший Прорва вернулся назад и объяснил:

– Потому что я даю честное слово, что у меня никогда не было в отношении Лики дурных намерений.

– Слово даешь?

– Даю честное слово!

Лобов помолчал, почесал затылок и сдался:

– У нас ужин обычно в семь. Если хочешь, приходи.

Было около восьми, но Лобов почему-то не давал команды садиться за стол.

– Платон, неужели не проголодался? – не выдержала Татьяна. – Или ты ждешь кого?

– Михаила пригласил, – после небольшой паузы ответил Лобов.

– Какого Михаила? – удивилась она.

– Прорву, какого же еще!

– После всего того, что произошло?

– Я так решил, и все! Сын за отца не отвечает. Что мы, не люди, что ли? Михаил придет делать Лике предложение.

– Господи, – засуетилась Татьяна. – Что же ты молчал? А Лика-то знает?

Услышав лай собаки во дворе, Лобов закричал:

– Лика, Леня! Спускайтесь к столу!

Брат и сестра одновременно вышли из своих комнат и увидели, что внизу, в прихожей, стоит Михаил с букетом цветов.

– Будет разборка, – вздохнул Леня.

Лика сбежала вниз по лестнице и застыла рядом с Михаилом, готовая защищать его от отцовских нападок. Но Лобов вдруг от волнения грубовато сказал:

– Ну что ты стоишь, как пень, язык проглотил? Что хотел сказать? – и подтолкнул младшего Прорву к дочери.

Михаил протянул ей букет:

– Лика… я не очень знаю, как это положено делать в России, но позволь мне сделать тебе… назвать тебя своей невестой.

Лика радостно засмеялась, взяла букет:

– Конечно! Я принимаю твое предложение! – Лика кинулась отцу на шею. – Ну, папка, ну ты и конспиратор!

– И когда вы все тут успели сговориться? – промокнула полотенцем слезу Татьяна.

Вся церемония происходила в прихожей, а тут и Гагарин с улицы вошел и нетвердым голосом заявил:

– Я шагаю, значит, мимо, вижу: к Лобовым кто-то с цветами идет. Праздник, что ли, какой? – и достал из широких штанин бутылку водки. – Надо отметить!

***

Радость Михаила омрачилась решением отца возвратиться в Канаду. На следующий день он застал отца за разборкой своих бумаг в кабинете.

– Доброе утро, папа, ты что, всю ночь работал?

– Здрасьте-здрасьте, господин новый директор! – приветствовал сына Прорва. – Сворачиваю дела…

– Папа, может, не надо так резко, а? Исправим ошибки, бизнес наладится…

– Не в этом дело, сын. Я думал, вернусь сюда – горы сверну, энергии всегда было много… Однажды я сменил родину и судьбу, пересадил себя в другую почву – получилось. Но старые деревья, друг мой, не пересаживают. Да… такая у меня судьба: перекати-поле.

– Мне очень жаль, – ответил Михаил.

– Но я рад, что приезжал сюда. Потому что ты здесь свою судьбу нашел, здесь теперь твое место. Не передумаешь? – серьезно спросил Прорва.

– Я не могу без тебя. И с фабрикой, и вообще…

– Сможешь, если бы я сомневался, плюнул бы на все и забрал бы тебя с собой. А теперь… если ты соскучишься по своему старику… Адрес прежний. Даю тебе год на постройку дома и два на зарабатывание первого миллиона.

– Долларов? – улыбнулся Михаил.

– Ну не рублей же! Калисяк обещал помогать тебе, – серьезно сказал Прорва. – На него я тоже надеюсь.

– Пап, очень высоко планку ставишь.

– Сын, я же тебе неплохой трамплин сделал, – ответил Прорва. – Только всегда помни: нельзя добиваться успеха любой ценой. Не перебивай!.. У тебя обязательно будет такой соблазн. Деньги – палка о двух концах. Старайся добро людям делать и тебе будет хорошо.

– Это правда. Ты многим людям здесь дал шанс изменить жизнь. Как здесь бедно живут, я не представлял…

– Ну? Так я могу ехать с легкой душой? – с надеждой посмотрел на сына Прорва.

– Можешь… Я буду стараться.

Михаил протянул отцу руку, они обменялись крепким мужским рукопожатием и обнялись.

– Ну вот, довел отца до слез…

Тут вошел Калисяк, стал жаловаться на механиков, которые не мог/т починить вентилятор. Но Вадим Прорва ответил:

– Это уже не ко мне. Решайте вопросы с новым директором. Прошу любить и жаловать: Михаил Вадимович Прорва.

Новый директор охотно отправился разбираться с механиками, а к Прорве пришел юрист, вместе с которым Вадим Борисович составил свое новое завещание. Потом Прорва попросил Михаила о последнем одолжении: зайти вечером в бережковскую церковь.

***

Сам он отстоял вечернюю службу, после которой договорился побеседовать с отцом Александром. Только ему он открылся, что впал в настоящее отчаяние.

– Это грех, смертный грех, – убедительно сказал священник. – Отчаяние может привести к самоубийству.

Прорва не сумел даже скрыть испуг: у него действительно появлялись такие мысли.

– Вы ведь веруете во Христа? Ну, вот… Тогда вам необходимо облегчить душу: исповедаться и причаститься. С таким настроем и в одиночестве отправляться в дальний путь… Чревато дурными последствиями.

– Поздно, батюшка! Поздно! Что я наделал! Нет, нет, нет, – не верил Прорва. – Случилось самое страшное.

– Самое страшное, когда человек умирает нераскаянным. Со Христом распяли двух жестоких разбойников.

Один на кресте хулил Господа и после смерти унаследовал ад. Другой, также на кресте, раскаялся и первым вошел в рай.

– Ну как же это? Разбойник и рай… Я хуже того разбойника.